Получив деньги и оформив все бумаги, следователь вызвал арестованного Голадникова с вещами. И через десять минут Люцита уже повисла на своем Богдане. Для себя Рыч решил, что примет любой путь, на который выведет его судьба.

— Ты мне так помог, Баро, — сказал он Зарецкому, освободившись от объятий жены. — Но ведь я же хотел убить твою дочь, из-за меня погиб Бейбут…

Рыч готов был и дальше перечислять свои грехи, но Баро перебил его:

— Виноват — ответишь. И перед судом, и перед самим собой. Я же вижу, что ты раскаялся, Богдан. А мы — цыгане. И к тому же христиане. Мы должны уметь прощать.

— Спасибо тебе, Баро! Я обещаю, что больше никогда тебя не подведу!

— Идем, Богдан, идем! — тянула его за руку сияющая Люцита. — Я лошадей привела, поедем!

Столько раз за этот год приходила она в это большое серое здание Управского угрозыска и каждый раз представляла в мечтах, как выйдет из него уже не одна, а вместе с Богданом. И вот наконец ее мечта сбывалась!

Рыч и Люцита сели на лошадей, оживлявших пейзаж и казавшихся экзотикой рядом с припаркованными перед зданием Угро автомобилями. Помахав на прощание Баро, влюбленные поехали подальше от этого места.

Впервые за целый год Рыч видел солнце, небо, людей на улицах, деревья, детей, — видел, как прекрасна жизнь и как хорошо в нее возвращаться. И еще видел рядом с собой ту, которая вернула его к жизни, ту, которая готова была для этого на все.

Они уже выехали из города и теперь ехали вдоль края леса. Они улыбались друг другу. Люцита подъехала к Рычу поближе и дотронулась своей рукой до его руки. Люцита ждала, что Богдан поцелует ее в губы, поцелует со всей возможной страстью. Но Рыч взял ее тонкую ладонь в свои грубые мужские ладони, наклонился и трепетно поцеловал жене руку.

Она засмеялась и пустила лошадь галопом. Следом за ней пустил в галоп своего коня и Рыч.

…А еще через пятнадцать минут бешеной скачки, когда вольный ветер свистел в ушах человека, проведшего столько времени в затхлой камере следственного изолятора, они спешились на лесной поляне и, смеясь, просто смотрели друг на друга. Рыч сделал шаг к любимой, осторожно провел рукой по ее лицу. Люцита перестала смеяться и прижала его руку к себе. Тогда он обнял свою законную жену и поцеловал ее. Поцеловал в точности так, как мечтал об этом много раз, сидя на нарах.

…Получившие передышку кони мирно пощипывали лесную травку на краю поляны.

* * *

Олеся вышла из дома и отправилась в ресторан, где ее уже должен был ждать Астахов. Как только она скрылась за поворотом, незаметный прохожий возле дома набрал номер на мобильнике:

— Алло, Рука! Она ушла, дом пустой. Слышишь меня? Давай дуй сюда!

Это был Леха, хотя узнать его было непросто.

Через десять минут к дому подошел и Рука. Под мышкой он зажал два черных пластмассовых тубуса, в каких студенты носят свои чертежи для курсовых и дипломных работ. В Управск, где их разыскивали все — милиция, цыгане, Удав, — бандиты вернулись буквально на днях, и раз уж они пошли на такой риск, то, значит, был у них на это особый и весомый повод.

Тубусы Рука передал Лехе, а сам, оглядевшись по сторонам, достал из кармана связку отмычек и привычным профессиональным приемом открыл двери астаховского дома. Бандиты быстренько прошли внутрь, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

После встречи с Астаховым Антон забрел в старый театр. Еще и еще раз обходил он уже развешанные Светкины картины. Остановился перед ее автопортретом, который сделала Светка по требованию Аллы. Остановился — и уже не мог от него отойти.

Светка изобразила себя беременной, какой и была тогда…

…Год назад Форс не спрашивал Антона, когда специальным авиарейсом перевез подключенную к аппаратам жизнеобеспечения бессознательную Свету в Москву, в лучшую больницу страны. Потом он отказывался брать Антона с собой, когда летал к ней каждую неделю. А еще через два с половиной месяца, прилетев из Москвы, сам пришел к Антону в котельную с бутылкой водки и сказал, что Света умерла и что похоронил он ее в Москве, на Востряковском кладбище, где покоится прах многих русских художников. Тогда-то единственный раз за этот год Антон выпил. Можно даже сказать, напился. А потом Форс продолжал летать в Москву, на могилу дочери и так и не родившегося внука, тратя на это последние свои деньги. Но брать с собой еще кого-то из Управска и показывать кому-то, где Светкина могила, адвокат категорически отказывался — он не хотел больше ни с кем делить свою дочь…

Антон так и не видел свою Свету мертвой, не был на похоронах, не стоял ни разу у ее надгробия — и, наверное, поэтому так до конца и не верил в то, что это случилось.

Вот и сейчас он стоял перед ее автопортретом и разговаривал с ней, как с живой. С ней и с их ребенком, который сейчас бы уже родился и тянул к нему ручки из детской кроватки.

— Вот видишь, Света, я опять буду заниматься твоей персональной выставкой… А тебе, малыш, когда ты подрастешь, я обязательно расскажу, каким талантливым человеком была твоя мама… И каким же идиотом был я, потому что не смог ее уберечь… Не знаю, сможете ли вы когда-нибудь меня простить… Но я вас очень люблю. Очень!.. И еще, я вас очень жду! Все равно жду, несмотря ни на что…

Проводив бабушку, Кармелита решила все-таки выпить теплого Грушиного молока, пока оно не остыло в термосе. Налила себе чашку, но, когда собралась уже выпить, за спиной заржал больной Торнадо, как будто хотел остановить девушку. Кармелита подошла к нему поближе — и конь потянулся мордой к чашке.

— Что такое, Торнадо? Молочка хочешь? На, попей — молочко с медком, хорошее, вкусное…

И Торнадо стал пить из чашки, хотя не притрагивался к еде и питью уже два дня. Конь принимал на себя отравленное зелье.

— Торнадо, красавчик, неужели ты наконец на поправку пошел, а? — радостно приговаривала Кармелита.

И она вылила в поилку коню все содержимое термоса. Торнадо стал пить.

Почему пил он это отравленное молоко? Неужели только для того, чтобы не выпила его Кармелита? Неужели понимал конь все, что происходило в тот день на конюшне? Не ответит конь, даже если его и спросить. По восточному календарю Торнадо, выпивший отравленное молоко, родился в год Крысы. А Игорь Носков, подсыпавший в молоко крысиного яда, родился в год Лошади. Вот как оно все переплелось…

— …Молодец, Торнадо, наконец-то кушать начал! То-то хозяин твой рад будет! — Кармелита вспомнила о Миро. — Ты только выздоравливай, а я тебе еще молочка принесу.

Девушка сбегала на кухню, быстренько сделала еще пару литров теплого молока с медом и опять налила Торнадо. Конь стал пить и это, теперь уже самое обычное молоко.

На конюшню заглянул Баро.

— Как дела, дочка? Как Торнадо?

— Боюсь сглазить, но, по-моему, он наконец-то пошел на поправку — аппетит появился!