Когда все уже было готово к отъезду, заболел младший сын. Время отъезда, означенное в бумагах, истекло. Разрешение на выезд было отозвано обратно...

* * *

Князя собирались везти в Суздаль. Была составлена «опись имущества государственного преступника Федора Шаховского», и в Красноярске устроили аукцион-распродажу. Кто-то купил томик Пушкина, кто-то – медные кастрюли, утюг, «зажигательное стекло в черепаховой оправе» и прочее.

В Суздале Шаховской должен был содержаться в монастырской тюрьме. Однако «жене преступника Шаховского, урожденной княгине Щербатовой по сродному Его Величеству милосердию дозволялось иметь попечение о муже ее в его болезни». Предписывалось беспрепятственно пропускать Наталью Дмитриевну к больному «с наблюдением, однако ж, надлежащего приличия и должной предосторожности ».

Пока шла переписка, князь лежал в городской больнице «по случаю помешательства его в уме». Никто не поинтересовался, сможет ли он перенести шесть тысяч верст пути в морозную, зимнюю пору.

Перед отъездом сопровождавшему князя фельдъегерю вручили пакет на имя архимандрита Спасо-Евфимиева монастыря, вещи в чемоданах по описи, под расписку «сдали преступника Шаховского», и они тронулись в путь. Мчались быстро: 16 февраля выехали из Енисейска, а 6 марта уже были в Суздале.

Несмотря на то, что фельдъегерю было выдано достаточно теплых вещей для Шаховского, князя привезли в монастырь с обмороженным лицом и с обмороженными пальцами рук и ног.

А Наталья Дмитриевна тем временем дожидалась известия из Суздаля о «прибытии преступника». Дрожащей от волнения рукой писала она мужу: «Друг мой! В конце прошлой недели узнала о твоем прибытии в Суздаль. Мы опять скоро увидимся. Ты прижмешь к сердцу твоих детей. Дурная дорога и разлитие рек препятствуют мне исполнить немедля необходимое желание моего сердца – тебя видеть. На той неделе при первой возможности отправлюсь к тебе, другу моему. Мы вместе возблагодарим Всевышнего, внимающего молитвам несчастных. Прости, друг души моей, до радостного свидания.

Тебя любящая жена Наталья Шаховская».

Наконец Наталья Дмитриевна добралась до монастыря. Ее проводили в тюрьму, и в полумраке камеры она все силилась и никак не могла признать в человеке, на которого ей указали, своего мужа. Стараясь не выдать ужаса и смятения, она подошла к арестанту и заговорила с ним так, будто они расстались только вчера:

– Ну видишь, друг мой Феденька, я как обещала тебе, так и сделала. Господь нас не оставил, родной мой, свиделись...

Княгиня не выдержала, слезы покатились по ее щекам, и, уже не тая плача, она продолжала:

– И мальчики со мной... я их пока в Суздале оставила. Ты, мой друг, их и не узнаешь. Ванечка словно с тебя списан: голубоглазый и волосы такие же. Господи, Феденька, душа моя, что же ты не радуешься... Нынче мы вместе. И завтра будем вместе. Так чего же нам бояться?.. Да что же здесь темно так! Узнал ли ты меня, друг мой? Это я – Наташа...

Шаховской, все порывавшийся приподняться с постели, вдруг тяжело повалился на бок. Послали за тюремным лекарем.

...Наталья Дмитриевна усилий своих поднять мужа на ноги не оставляла. С ложечки поила соком из апельсинов и лимонов с медом, привезенных из Москвы. Знакомые нашли ей хорошую квартиру в Суздале. На будущее она решила купить дом во Владимире и переехать сюда совсем. Мальчики станут здесь учиться, сама же она неотлучно будет при муже. Что ссылка? Что болезнь? Они все переборют, со всем справятся.

Но было поздно. Шаховской прожил после возвращения из Сибири всего два месяца. Монастырская тюрьма, сырая и мрачная, действовала на него убийственно. Наталья Дмитриевна как ребенка укутывала мужа привезенными с собой пуховыми одеялами, стараясь унять беспрестанно бивший его озноб.

Шаховского денно и нощно стерегли солдаты – крепче, чем в Сибири. Напрасно княгиня обращалась с ходатайствами убрать караул от человека, который не может уже встать с постели.

Чтобы понять речь мужа, ей приходилось близко наклоняться к нему. По его глазам понимала: с каждым днем он все дальше и дальше уходит от нее туда, откуда нет возврата. Князь отказался от еды и питья – никакие уговоры жены не помогали. Наталья Дмитриевна гнала от себя мысль: ему, смертельно усталому, хочется поскорее уйти в мир иной. Словно желая остановить мужа, Наташа принесла сломанную возле стен монастыря ветку черемухи, положила на подушку так, чтобы белые кисти касались его щеки. Федор Петрович прикрыл веки, чуть улыбнулся: да, конечно, он знает – Божий мир прекрасен и вокруг бушует весна...

К вечеру того же дня настоятель монастыря в донесении губернатору писал, что «преступник Шаховской, находясь в сильном помешательстве ума и быв одержим сильною болезнью, сего мая 24 дня в первом часу пополудни волею Божию помер».

Князь Федор Петрович Шаховской, отставной майор лейб-гвардии Семеновского полка, тридцати трех лет, нашел свой последний приют на арестантском кладбище, где хоронили колодников и арестантов, содержавшихся в монастырской тюрьме.

Княгине по описи передали вещи, оставшиеся после покойного, и среди них узкое золотое кольцо, внутри которого было вырезано: «Ноябрь 12 – 1819 г.». Это была дата их с Федором Петровичем свадьбы.

1829 год принес княгине Шаховской еще одно горе: на Кавказе умер любимый брат Иван Дмитриевич. Разжалованный по приговору суда в рядовые, он безудержной храбростью незадолго до смерти вернул себе офицерские погоны.

* * *

Шли годы и, казалось, время должно было притупить страдание тоскующей по мужу Якушкиной. Родные Анастасии Васильевны, которых она уже давно не посвящала в свои переживания, наверное, так и думали: Настя, при ее, как они говорили, «неосновательном» характере, поплачет, погорюет и смирится.

Полной неожиданностью для них было то, что спустя почти семь лет ожиданий, надежд, которые неизменно рушились, их тихая Настя снова подала прошение на Высочайшее имя.

Воодушевленная тем, что муж после бесконечных отказов теперь определенно настроен на ее приезд, Анастасия Васильевна писала в сентябре 1832 года: «Что касается моего отъезда, то он еще не назначен, мой милый друг... О, конечно, если бы это зависело от меня одной, меня давно уже не было бы в России... Но что я могу сделать? Ждать, страдать и покоряться...»

А в это время за спиной Якушкиной плелась интрига, навсегда разрушившая ее счастье. Родственники Шереметевы, преследуя свои интересы, и правительство, по-прежнему не желавшее разрешать поездки к «преступникам», оказались той силой, с которой Анастасия Васильевна справиться не смогла.

На запрос Бенкендорфа, как смотрят Шереметевы на просьбу их родственницы, один из них написал, что Анастасию Васильевну принуждает к переселению в Сибирь «ее мать, женщина странная. Она выдала ее замуж за Якушкина; на эту поездку заставила занять 20 тысяч рублей своего сына Шереметева, который и без того много должен. Если можно воспрепятствовать этой поездке, то оказана будет милость всему семейству».