Главное вооружение: пики и алебарды – помещались в стойках под навесами возле палаток. Там всегда прохаживались бдительные часовые. Не хватало еще, чтобы рота перед походом недосчиталась оружия! Воровство, надо сказать, считалось смертным грехом. Не было ничего более позорного, чем обокрасть своего брата по нелегкому солдатскому ремеслу. За это вполне могли отрубить руку или повесить. С другой стороны, кража у гражданского вообще не считалась чем-то зазорным. Ведь гражданский – трутень, трус и лентяй, которого честный солдат оберегает, проливая свою кровь. Вот такая немудреная мораль.

Ландскнехты старались приходить со своими доспехами, ведь за это полагалась прибавка к жалованию. Тем не менее, неимущие новобранцы всегда могли получить казенный доспех в хозяйстве офицера-фельдцехмейстера. Тот их тщательно переписывал и вносил в реестр. Впоследствии, накопив денег, солдат мог выкупить свой панцирь. Надо ли говорить, что за порчу, или, не приведи Господь, утрату его полагался немаленький штраф. Тут же стояли походные кузницы, обеспечивавшие ремонт и правку любого снаряжения.

Пехотные полки, так же как и конные, имели свой плац. Ротмистры с помощью фельдфебелей и капралов занимались здесь вечным, как сама армия делом – строевой подготовкой. Новобранцы, разбитые на десятки, учились держать равнение и маршировать ровной линией, выполняя разнообразные повороты. По команде капрала они брали пики наперевес, разом кололи на месте или на ходу, возвращали оружие, когда раздавалось „Auff die Achsslen“ („на плечо!“). Сработанные десятки собирались в сотни, и оказывалось, что все тоже самое большим строем делать гораздо сложнее. Только что сотня ровно шла вперед, и вот, при повороте строй превращался в толпу из ста человек, заставляя капралов изрыгать проклятья и древками алебард лупить по спинам и плечам нерадивых солдат. Когда строй роты казался вполне сработанным, собирался весь фанляйн[6] – во главе с гауптманом. А потом, потом рокотали полковые барабаны, и на плац выходил весь полк – четыре тысячи человек, или около того. Под звуки флейт начиналось слитное движение огромной квадратной колонны, от размеренного шага которой дрожала земля. Тысячи башмаков, как один, вбивали сваи шагов в усталый истоптанный грунт, и каждому шагу вторила барабанная дробь. Несколько секунд и вся масса, не теряя равнения, разворачивалась фронтом в ту или иную сторону и продолжала идти. Опытный оберст заводил строй на препятствие, будь то кустарник или группа деревьев, и тогда солдаты быстро обтекали его, снова сбиваясь вместе и равняя ряды. Густой лес пик и алебард опускался в сторону врага и поднимался обратно, послушный единой воле, которой, казалось, обладало это тысячеглавое существо. Точно в центре несли полковое знамя. Там же располагался оберст с адъютантами и полковой оркестр. Их охраняли сорок – пятьдесят трабантов – самых искусных воинов с двуручными мечами или секирами.

С обеих сторон баталии шли стрелки, составлявшие приблизительно четвертую часть полка, т. е., около тысячи человек. Повинуясь специальной команде, они выбегали вперед, разворачиваясь цепью перед строем, готовые обрушить шквал свинца, или отступали в тыл баталии, освобождая место для рукопашной схватки. Все они носили каски под шляпами, а на поясах неизменно красовались мечи и кинжалы. Так что в драке они не были легкой добычей. Да и приклады тяжелых мушкетов и аркебуз были грозным оружием в умелых руках».

«Сим постановляю, передать благодарность наблюдателю Э.А. за содержательный отчет. Впредь напомнить, что отчет является информационным документом, литературные излишества и эмоциональные отступления в котором излишни. Педалировать более серьезный подход к делу и напомнить, что гиперсвязь – дорогое, ответственное мероприятие, не предназначенное для баловства.

Старший куратор…»

Один Бог знает, сколько мне пришлось провести в лагере ландскнехтов за годы военной службы. А тогда, когда я увидел его впервые, мною овладели смешанные чувства. Несомненно, красивое, я бы даже сказал, грандиозное зрелище человеческого муравейника, исполненное скрытого смысла и суровой эстетики. А вот становиться частью этого механизма… Не так, не так я представлял начало своей миссии.

Ведь эта мощь собрана для удара, а значит, где-то собирается другая сила. Всякое действие рождает противодействие. Это всем известно. А значит, рано или поздно, а скорее рано, произойдет столкновение, и я окажусь в самом его центре. Нехитрые умозаключения показывали, что шанс бесславно откинуть копыта, окочуриться, пасть на поле брани, завернуть ласты, словом, героически подохнуть был очень и очень высок. Это с одной стороны.

С другой – лучшего места для исполнения моей работы придумать было нельзя, да и для «легализации» в здешнем обществе перспективы открывались самые широкие. Вывод напрашивался простой: остаться в армии, завоевать авторитет, для чего у меня были все необходимые данные. И не подвернуться попутно под какую-нибудь особо смертоносную каркалыгу, которыми, как я понял, богаты были местные военные.

Путь от памятной корчмы «Герб Эрбаха» занял пять дней. Поднял нас Конрад ни свет, ни заря и погнал скорым маршем на север, в направлении Мюнхена. Все ландскнехты, видимо, были небедными людьми, так как поголовно ехали на лошадях увешанными вьюками с доспехами, оружием и личными вещами. Это был костяк конрадова отряда, который он спешно собирал перед походом.

По дороге к нам присоединились еще пятеро, двое из которых, были новобранцами, а остальные – старыми сослуживцами нашего командира.

– Остальной молодняк в лагере дожидается, – прокомментировал Конрад появление очередного «нового куска свежего мяса для старины Георга», – не так плохо, из старой нашей банды под три сотни собралось. Будет кому задать жару жабоедам со пристными. Если только, гы-гы-гы, – тут он радостно заржал, – если только половина не передохнет от пьянки, меня дожидаючись.

«Жабоеды» – это он так французов называет, догадался я, припоминая лекции по прикладной лингвистике. Помимо занятных этнонимов в пути я обогатился сведениями о хитросплетениях местной политики. В разгаре была очередная война, в ходе которой французы со швейцарцами и немцы с испанцами пытались выбить друг дружку из Италии, не особенно заботясь о мнении местного населения о совершаемых маневрах. Местные активно включались в военные действия. Без особого, правда, успеха.

– Из итальяшки солдат, как из говна пуля, – таково было авторитетное мнение Конрада Бемельберга, опытного вояки.

Венеция поддерживала французского короля Франциска I, последняя, правда, здорово раскаивалась в скоропалительном своем выборе. Да деваться теперь было некуда. Германия до сих пор припоминала, как в 1508 г. венецианцы не пустили в Рим Максимилиана I для коронации императорской короной. В Генуе правила профранцузская партия, но эмиссары Карла V так повернули дело, что все шло к скорому перевороту и установлению дружественного Империи режима.