«Нью-Йорк пост»

Бесплатные знакомства для людей со всего мира soulmates.ru

Русский разговорник

Александра Кордова – Поиск «Гугл»

«Александра Кордова найдена мертвой» – nytimes.com

А дальше просто: blackboards.onion.

Я кликнул. Сайт загрузился не сразу, на заглавной странице туманный лес – я узнал первый кадр из «Подожди меня здесь». Адрес длинный, но в череде символов и знаков пунктуации прятались три ключевых слова: «самовластный смертоносный совершенный».

«Черная доска», веб-сайт поклонников Кордовы в глубокой паутине. Вход жестко охраняется, только для авторизованных кордовитов. Секретный адрес, анонимный интернет, зайти можно только «Тором», «Гугл» не найдет, обычный браузер не доберется. Несколько лет назад, когда мы только познакомились, я пытался выцыганить у Бекмана адрес, но успеха не достиг. Он говорил, что это «последний укромный уголок», черная дыра, где поклонники могут не только вдоволь толковать о Кордове, но, не боясь осуждения, выражать любые сумеречные порывы и мечты.

Зазвенели ключи, грохнула входная дверь. На пол упала швабра. Надо думать, госпожа Толстая уведомляет Бекмана, что к нему явился визитер.

Я быстренько сфотографировал адрес на «блэкберри», закрыл браузер и попятился к каминной полке, как раз когда по половицам застучали торопливые шаги.

– Мудак! – взревели у меня за спиной.

В дверях стоял Бекман. На нем был туго затянутый поясом тренч, в котором друг мой походил на картошину в вощенке.

– Вон.

– Погоди…

– Я же ясно сказал в прошлый раз: ты для меня умер. Ольга! Звони в полицию, скажи, что к нам вломился опасный человек.

– Я хочу мириться.

– Какой мир, если дружба взорвана к чертям собачьим?

– Ну что за глупости?

Он прожег меня взглядом:

– Предательство – не глупости. От него империи рушатся.

Он расстегнул пояс, швырнул тренч на кресло – получилось драматично, будто испанский матадор отбрасывает красный плащ, – и направился ко мне. Спасибо небесам, не заметил, что в углу светится включенный монитор.

Бекман, конечно, кипел, но физическое устрашение ему не по зубам. На нем были серые костюмные брюки (штанины коротки) и круглые очки в золотой оправе, за которыми моргали добрые глазки, – ни дать ни взять бурундук. И волосы чрезмерно возбудимые: им прямо не терпелось начать, и начинались они в двух дюймах над бровями. Правая щека мощно распухла, словно туда напихали ватных шариков.

– Я хочу поговорить про Александру, – сказал я.

От этого имени он вздрогнул, словно от удара оголенным электрическим проводом. Что-то буркнул, отошел, плюхнулся в кресло, и оно вяло изобразило подушку-пукалку. Бекман снял туфли, забросил ноги – в ярко-желтых носках в ромбик – на кожаную тахту.

– Сандра Кордова, – произнес он, растирая обвислую нановокаиненную щеку. Затем рявкнул через плечо: – Ольга!

Она выросла на пороге с телефоном – очевидно, беседовала с полицией.

– Ну что такое, Ольга, что ты… повесь трубку сейчас же. Господи боже. Это мой дорогой друг Макгрэт. Не могла бы ты принести ему что-нибудь помимо чая? Что проку от этого чая? – Он посмотрел на меня. – При свете дня еще квасишь?

– А то.

– Рад, что ты не растерял лучших своих качеств. Принеси хорошей водки, будь добра?

Ольга исчезла, а я сел на диван. Светящегося монитора Бекман так и не заметил – его отвлекли три кошки, явившиеся из тайного своего убежища. В квартире их жило восемь, в том числе ужасно экзотические восточные породы: голубоглазые, чернолицые, мех как длинноворсовый ковер, капризный нрав – как у Греты Гарбо, и до публики они снисходили только в присутствии Бекмана.

Он нагнулся погладить кота, тершегося о тахту.

– Это который? – спросил я с напускным интересом: благодушие Бекмана прямо пропорционально зависело от интереса гостя к кошкам.

– Макгрэт, ты его видел миллион раз. Это Одноглазый Понтиак. Какового не следует путать с Любопытным Томом и Борисом, Бандитским Сыном. – Бекман изогнул бровь. – У меня тут новый котенок завелся. Нашел еще одну фирменную фишку. Неловко, что раньше не заметил.

– Девять кошек? Да тебя посадят.

Он поправил очки на носу.

– Я его назвал Мурад, как сигареты.

– Впервые слышу.

– Устаревшая турецкая марка, была популярна годах в десятых-двадцатых. «Мурад» по-арабски значит «желанный». Единственный сигаретный бренд в фильмах Кордовы. Ни одного «Мальборо», «Кэмела» или «Вирджинии Слим». И более того. Если камера фокусируется на сигарете «Мурад», следующий же персонаж, который появляется на экране, обречен и под прицелом. Иными словами, боги нарисовали у него на спине громадный крест и повесили невидимую табличку «ТЕБЕ ТРЫНДЕЦ». Отныне его жизнь необратимо изменится.

«Мурад». Всех своих кошек Бекман нарек в честь каких-нибудь подробностей из фильмов Кордовы – фирменных знаков, безмолвных автографов. От секундных эпизодических ролей (вроде хичкоковских камео) до крохотных деталей реквизита в мизансцене, символизирующих грядущее разрушение (как предвещал смерть апельсин в «Крестных отцах»). В основном неочевидные, до крайности загадочные мелочи вроде Одноглазого «Понтиака» и Бориса, Бандитского Сына.

Я подался к столику глотнуть чаю и опять скосил глаза на компьютер – тот все еще светился. Бекман поддернул рукава, нахмурился и, кажется, едва не перехватил мой взгляд.

– Что знаешь про Александру? – спросил я.

Он помрачнел.

– Трагедия. – Он глубоко вздохнул, устроился в кресле поудобнее. – Как ты помнишь, мы с Верой ходили ее слушать много лет назад. В зал Вайля. Потрясающе. Концерт в восемь. Все собрались, ждут. Восемь, восемь десять, восемь двадцать. На сцену выходит бородач, нервно так объявляет: концерт скоро начнется, пожалуйста, потерпите. Минуты идут. Восемь тридцать, сорок. Она вообще собирается прийти? Зрители уже злятся. Зачем мы за билеты платили? Я, само собой, озираюсь, смотрю, не явится ли ее отец. Одинокая фигура в заднем ряду, в камуфляже, седой, гримаса всевидца, темные, как обычно, очки, глаза – как две мертвые черные монеты.

Бекман даже вытаращился в пустой дверной проем, будто надеялся, что там стоит Кордова. Потом снова повернулся ко мне и вздохнул:

– Он не пришел. И вдруг из-за кулис выпархивает такое дитятко в черных колготках, в алом тафтяном платьице. Мы решили, она сейчас объявит, что концерт отменяется. А она бежит к «Стейнвею», садится, на нас – ноль внимания. Проводит руками по клавишам, точно шеф-повар крошки с разделочной доски смахивает. И давай играть – не дождалась даже, пока в зале замолчат. Равеля, Jeux d’eau.[14]