Доктор выдержала паузу но, так и не дождавшись от пациента вразумительного ответа, вздохнула, мол, все здесь ясно, отложила медицинскую карту, поднялась, тщательно вымыла руки в раковине напротив и со словами «давайте-ка теперь осмотрим Вас» приблизилась к Антону Ильичу.

Разволновавшийся Антон Ильич уж и не знал, чего и ожидать от этой всеведущей докторши, однако осмотр, на его счастье, оказался самым обычным.

Врач прощупала пульс, послушала сердце, проверила зрачки и даже попросила проследить глазами за ее рукой в разные стороны, вверх-вниз, а затем, закрыв глаза, дотронуться указательным пальцем до кончика носа. Внезапно удалившись в другой конец кабинета, она стала шептать оттуда какие-то цифры и просила Антона Ильича повторять за ней, вероятно, проверяя его слух. Вернувшись к столу, попросила его сесть, сложив нога на ногу, и, совершенно неожиданно для Антона Ильича, больно стукнула его по коленке резиновым молоточком, отчего нога его дернулась и взлетела вверх.

Проделав все это, докторша уселась на место, открыла карту и принялась что-то писать, время от времени бросая на пациента короткие взгляды.

Антон Ильич продолжал пребывать в замешательстве. Из раздумий его вывел голос врача:

– Скажите, помимо того, что Вы мне рассказали, есть что-то, о чем бы Вы хотели поговорить?

– Нет-нет, что Вы, – быстро произнес Антон Ильич.

Доктор внимательно посмотрела на него, словно была не совсем удовлетворена ответом.

– Мне кажется, Вы все еще чем-то обеспокоены.

– Просто я думал… может, Вы назначите мне процедуры или дадите какие-нибудь таблетки…

– Конечно. Вот, посмотрите. Я выписала Вам рецепт, здесь два вида лекарств, оба они натуральные, на основе трав. Принимать в течение месяца утром и вечером по чайной ложке во время еды. Это поможет Вам успокоиться, обрести равновесие, не переживать по пустякам. Чтобы лечение было максимально эффективным, я рекомендую Вам чаще бывать на свежем воздухе, совершать пешие прогулки хотя бы по полчаса каждый день. Необходимо также пересмотреть свой рацион, исключить все острое, жареное, сладкое, жирное. По возможности употребляйте больше фруктов. Сигареты и алкоголь, – на этих словах Антон Ильич опустил глаза, надо же было так глупо проговориться о пиве и бане, – исключить абсолютно. Что касается болей в спине, – безо всяких эмоций продолжала докторша, – покажитесь терапевту, я Вам написала номер кабинета, он прямо над нами, этажом выше, Вы можете пойти туда сейчас.

– Спасибо, – пробормотал Антон Ильич, забирая у врача карту и вложенные в нее бумажки.

– Ну, а ко мне придете недели через две, посмотрим, как проходит курс лечения.

– Благодарю Вас. До свидания, – откланялся Антон Ильич и вышел из кабинета.

Машинально он зашагал по коридору и вскоре очутился у лифтов.

Боль в боку отчего-то поутихла, и Антон Ильич, несколько утомленный визитом к одному врачу, теперь сомневался, стоит ли отправляться ко второму. Велико было искушение бросить все и ехать домой, однако здравый смысл взял верх, и Антон Ильич решительно достал из карты листок с указанием номера кабинета.

Запись на листке «Алоева. Каб. 420» показалось ему знакомой. С минуту Антон Ильич стоял не шевелясь, затем обернулся и нашел глазами вывеску над длинным коридором, откуда он только что вышел: на ней была изображена большая цифра «три», обозначавшая третий этаж, и надпись крупными буквами «Отделение Психиатрии».

Ноябрь встречал Москву холодным ветром, порывистым и пронизывающим, срывающим с деревьев дрожащее золото листвы – последнее напоминание о стремительно уходящей осени.

Березы сиротливо жались друг к другу и трепетали на ветру тонкими, бесцеремонно оголенными ветвями. Бледное и почти уже не согревающее солнце изредка появлялось из-за туч и тотчас снова исчезало. Дни стали короткими, едва не в четыре часа по полудни начинало смеркаться.

Пришла пора, когда буйство осенних красок уже совсем отошло, а снежная белизна зимы еще не настала, и потому все вокруг – и деревья, и улицы, и дома, и люди – казалось, потемнели, потускнели, съежились под колючим ветром и притихли в ожидании больших холодов.

В квартире № 36, в доме на N-ской набережной Москва-реки, напротив, было жарко и до невозможности хорошо.

В просторной, с высокими потолками гостиной негромко играла музыка. Узкие, длинные свечи, расставленные повсюду, горели одинаково ровно. Разлитое в бокалы вино густо-красного цвета благоухало; ароматы лугов и виноградных долин, перемешиваясь с теплом горящих свечей, разливались по комнате душистым жаром.

В глубоких креслах друг напротив друга сидели двое.

Барышня в элегантном серебристом платье чуть ниже колен была здесь, несомненно, гостьей. Она сидела с прямой спиной, слегка подавшись вперед и не выпуская из рук свой бокал. Несмотря на улыбку, то и дело переходящую в короткий дразнящий смех, и поза ее и жесты выдавали некоторое напряжение и скованность.

Ее кавалер чувствовал себя, по всей видимости, куда более непринужденно: он расположился, свободно откинувшись в кресле, и голос его журчал низко и спокойно.

С лица не сходила благожелательная улыбка, в стеклах очков в золотистой оправе играло пламя свечей, придавая взгляду живость и озорство. Все происходящее определенно доставляло ему удовольствие, и он не пытался этого скрыть.

За окнами скоро окончательно стемнело, с улицы доносились гудки автомобилей да порывы ветра, – и тем уютнее чувствовали себя двое в компании друг друга.

Непогода сближала.

Беседа шла своим чередом, все чаще теперь прерываясь долгими выразительными взглядами, говорящими лучше всяких слов…

Дверной звонок раздался неожиданно и совершенно не вовремя.

Оба, занятые друг другом, не сразу поняли, что произошло, лишь подняли глаза и посмотрели друг на друга в недоумении.

Звонок повторился, на сей раз громче и настойчивее. Однако хозяин дома по-прежнему не спешил к дверям, оставаясь сидеть неподвижно. Тогда гостья мягко произнесла:

– Антон Ильич, в дверь звонят.

Антон Ильич, вероятно, и сам это понял, потому как лицо его омрачилось и напряглось, от былой умиротворенности не осталось и следа, было ясно, что он лихорадочно соображал, как ему поступить.

Он обвел глазами комнату, словно прикидывая, виден ли свет в окнах гостиной снаружи. Взгляд его остановился на кухне, где в полную мощь горели лампы. Будто бы в подтверждение его мыслей резко и требовательно зазвенел звонок, заставив Антона Ильича вздрогнуть. Непрошенный гость, уверенный, что хозяин дома, уходить не собирался.

В следующее мгновение на журнальном столике застрекотал мобильный: очевидно, тот, кто стоял за дверями, пытался выяснить, почему ему не открывают. Антон Ильич кинулся к телефону и быстро прервал звонок, однако даже в приглушенном свете гостиной было видно, как побледнело его лицо при виде имени, высветившегося на экране телефона.