– Я буду приезжать…

Маркиз поднял руку.

– Мой ответ – нет. К тому же, как мне известно, ты спиваешься: способен опустошить две бутылки за один присест. Прежде чем начнешь обвинять меня в том, что я шпионю за тобой, замечу: к сожалению, джентльмены обожают соперничать, и поэтому их медом не корми, но дай лишний раз ткнуть носом в чьи-либо прегрешения.

Да что же это такое! В тридцать лет ему приходится выслушивать нотации!

– Отец, я знаю, что смогу… – предпринял все же попытку успокоить маркиза Колин.

– Довольно! – воскликнул тот. – Ты не желаешь посвятить себя поместью, а значит, у меня нет выбора: я должен продать Сомеролл.

Стиснув зубы, Колин представил, каково это: несколько месяцев провести в деревне в одиночестве, однако если не согласиться, можно навсегда распрощаться с Сомероллом.

Он отошел к камину, чтобы дать себе время успокоиться. Самое худшее в данной ситуации – показать, насколько расстроило его решение отца. Однако сдаваться Колин не собирался – Сомеролл нельзя выпускать из рук.

– Что-нибудь еще? – осведомился маркиз.

Колин набрал в грудь воздуху и повернулся к нему.

– Сколько тебе предложили?

– Даже будь у тебя достаточно средств, чтобы перебить цену, ты его не получишь, поскольку не хочешь ничем жертвовать ради него.

– Там похоронена мама, – упрямо повторил Колин, постаравшись, чтобы голос прозвучал ровно. – Как же можно его продавать?

– Я уже изложил причины и не собираюсь повторять. – Маркиз поднялся. – Разговор окончен. Закрой за собой дверь, выходя.

Колин дышал как загнанная лошадь.

– Ты не можешь так поступить.

– Твои слова – пшик, – рассердился маркиз. – Ты продемонстрировал минимум интереса к Сомероллу и своей семье. Я отказал тебе с сожалением, но, судя по твоим выходкам, очень трудно поверить, что когда-нибудь ты сможешь отказаться от карт, попоек и девок.

Колину очень захотелось возразить, но язык не повернулся.

– Назови свои условия, и я сделаю все, что потребуется.

– Отлично! Докажи, что ты взрослый и готов остепениться: прекрати вести распутную жизнь и женись.

У Колина возникло странное чувство, как будто земля под ним содрогнулась.

– Ты сказал – жениться?

– Ты не ослышался. Да, предпочтительно на девушке из уважаемой семьи.

«Какого черта! – насупился Колин. – Может, все же ослышался?»

– Мне казалось, что сначала нужно отремонтировать особняк, а уж потом и о женитьбе можно подумать.

Маркиз сунул в нос щепотку нюхательного табака и высморкался в платок.

– Самому тебе не остановиться: так и будешь катиться по наклонной плоскости, – а женившись, даст бог, в один прекрасный день меня еще поблагодаришь.

«Да ни за что на свете!»

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Не будь таким скучным, Колин. Ты слишком долго предавался своим безумствам.

Он сделал два шага к двери с единственным желанием немедленно покинуть Дирфилд, но голос отца остановил его.

– Знаю, тебе не нравится, когда тобой командуют, но в свое время и я безумствовал. Можешь не верить, только я делаю это из добрых побуждений, как поступил когда-то мой отец, заставив меня жениться. Когда есть жена и дети, перестаешь жить только для себя, потому что семья значит больше, чем легкомысленные развлечения. В твоем случае предел достигнут.

– Я готов жениться… потом…

– Тебе уже тридцать. Прекрасный возраст для женитьбы. Подумай над новыми перспективами.

Колин обернулся.

– Здесь деревенская глушь, далеко от столицы. Ты что, хочешь женить меня на служанке?

Маркиз взял в руки следующее письмо и сломал на нем печать.

– Если проблема только в выборе невесты, то твоя мачеха или герцогиня, мне кажется, с радостью тебе помогут.

Он угодил прямиком в ловушку.

Стиснув зубы, Колин пулей вылетел из дому: его трясло от гнева, – он даже не заметил, что не надел ни плаща, ни шляпы. Почти не ощущая холода, он быстро шагал по дорожке, устланной коричнево-оранжевым ковром из листьев. Но ему было не до осенних красот. Кровь бурлила. Как смеет отец требовать от него такое? Ради всего святого, на дворе девятнадцатый век, а не какое-то треклятое Средневековье!

Колин чувствовал, что того и гляди взорвется, и как раз в этот момент в отдалении увидел двух работников, обрубавших сучья с огромного дерева, лежавшего на земле. Сейчас ему просто необходимо было дать волю рукам, чтобы восстановить контроль над яростью, кипевшей в жилах. Дыхание облачком пара вырывалось изо рта, пока он, сжав кулаки, шел, ускоряя и ускоряя шаги. Работники в недоумении уставились на него, когда Колин поравнялся с ними и прорычал:

– Прочь, в сторону!

Рывком стянув сюртук, Колин закинул его на сук, распустил галстук и закатал рукава сорочки до локтей. Ноздри его трепетали. Колин занес топор над головой и по широкой дуге рубанул им. Щепки полетели во все стороны. Чтобы удержать равновесие, он уперся ногой в сук и, застонав сквозь стиснутые зубы, выдернул топор из ствола. Затем отступил на шаг и, размахнувшись, нанес еще один удар. Потом еще и еще, натужно крякая каждый раз. Куски отлетевшей коры устилали землю. Еще один взмах топором – ствол развалился надвое.

– Колин!

Женский крик заставил его вздрогнуть. Соленый пот заливал глаза, когда он обернулся и увидел бежавшую к нему Анджелину.

– О черт, только этого недоставало!

Он бросил топор на землю и, вытерев глаза рукавом сорочки, через плечо угрюмо бросил работникам:

– Продолжайте.

Они чуть отступили назад, словно увидели перед собой сумасшедшего, да Колину и самому казалось, что он немного не в себе.

Почувствовав холод, проникший под влажное полотно рубашки, он сжал зубы.

– В одной тонкой сорочке ты простудишься и заболеешь, – сказала Анджелина, переводя дыхание.

– Сейчас мне не до тебя. – Он снова взялся за топор. – Уходи.

– Нет, я не оставлю тебя в таком состоянии. Ты явно возбужден.

– В последний раз прошу: пожалуйста, уйди, – проскрежетал Колин.

Она широко открыла глаза.

– Да ты в бешенстве.

– Если в тебе есть хоть немного здравого смысла, уйди! – Господи, ну почему именно она стала свидетельницей этой вспышки ярости?

– Нельзя находиться на холоде в тонкой промокшей сорочке.

У него затрепетали ноздри.

– Пожалуйста, оставь меня, пока я не сказал чего-нибудь, о чем потом пожалею.