Через двадцать минут он сидел на заднем сиденье автобуса, от которого немного пахло рвотой и выхлопными газами. И думал о том, что если бы не стал болтать с этой… как ее… псевдофармигой, то сидел бы на переднем. А там вибрация мотора не чувствуется и качает меньше. Но все равно хорошо. Завтра он на побережье, наверное, еще и купальный сезон не закончился. От мысли, что скоро он отправится в магазин покупать плавки, у него наступило такое радостное возбуждение, что он испугался резкой перемены знака у своего настроения; вытащил фляжку с «Джонни Уокером» и заглотил чуть ли не треть.

А через двадцать минут, когда пассажиры междугороднего автобуса проходили полицейский контроль, Лауница задержали. Грубо. Приставив пушку к затылку, выкрутив и сковав наручниками руки, уложив мордой в придорожную пыль. В сумке его обнаружилась контрабанда. «Прокладки», так на полицейском жаргоне назывались объекты из Зоны, вшитые или вставленные в обычные предметы обихода.

Еще через сорок минут, сидя в полицейском участке, Лауниц уже все понимал. Обидно так спалиться. Вера эта не случайно ему встретилась в придорожном кафе. Вот чертовка, да сгорит ее хвост в аду. Ее задачей было не выпустить его из Хармонта. Не случайно она упомянула какого-то антиквара. От него, наверное, и этот мудацкий бисер, который был назван мордатым сержантом – «черные брызги». Надо же, сидел с этой бесовкой и только клювом щелкал… глаза глубокие, губы яркие, декольте до третьей пуговички – все, чтобы отвлечь внимание от того, что делают ее руки. Наверняка ж Вера подбросила «бисер», то есть шарф, в который были вшиты эти «черные брызги», пока он пялился на нее. Она еще говорила не «метать бисер перед свиньями», но сама-то метнула.

«Черные брызги», маленькие шарики, похожие на дырки, которые как-то играют со светом и большую часть, видимо, поглощают. Сержант даже пояснил, что смысла и свойств этих дырок так никто вроде и не понял, может, это вообще какашки, но раздобыть их можно только в Зоне Посещения, а вывозить запрещено. Поэтому попался, который кусался… Фармига не Фармига, а обидно, погорел на первой же бабе, с которой решил пообщаться. Да как погорел, слил все надежды в сортир. Сержант сразу сказал, что дело пахнет статьей, по которой светит реальный срок.

Когда Лауниц растянулся на койке в камере, то почему-то улыбнулся, несмотря на то, что получил от полицейских пару крепких затрещин, «для ускорения процесса личного досмотра». Есть ведь и плюсы. Он не сбежал от Зоны. Он не дернет из Хармонта, как жалкий ссыкун в поисках новой норки. Он еще с Хармонтом поквитается. Когда отсидит. Хотя пока и не знает как.

Утром его неожиданно выпустили под залог. До заседания суда, с запрещением выезжать из Хармонта. Залог внес владелец антикварного магазина «Урарту»…

Манукян, армянин с кустистыми седыми бровями, ждал Лауница возле участка в своем новом шарообразном «Ганьсу».

– Это ваш «бисер» подбросила мне некая Вера, господин антиквар?

Он и так-то был суров на вид, а тут еще больше нахмурился, сведя брови в одну линию.

– Давайте так, господин Лауниц, не стоит кусать руку дающего. Насчет подброса – это ваша фантазия. Если вы будете ее столь неуемно проявлять и дальше, то быстро вернетесь в камеру. Наказания сейчас в этом государстве почти такие же драконовские, как и у южного соседа. Пять лет суд вам выпишет почти автоматически, без раздумий. Вы ж понимаете, как много сегодня лишних людей, которые ничего не создают, и хотят только потреблять – славу, товары, забавы, удовольствия. Поэтому их пакуют и отправляют в тюрягу. А куда их еще прикажете девать? Производство ушло отсюда туда, где народ умнее, ловчее и делает все дешевле – в Южную Азию, в Латинскую Америку. А здесь только те, что надеются на чудеса Зоны. Надеюсь, вы все осознали. Куда вас отвезти?

– Осознал, извиняюсь. А отвезти в «Япону маму», то есть «Кабуки». Куда ж еще?

«Ганьсу» тронулся, идеально поглощая все вибрации.

– Да вы не обижайтесь на жизнь, Лауниц. Жить можно и в Хармонте, – сказал Манукян, передав управление своей шикарной китайской тачкой борткомпьютеру и немного разведя брови.

– А я и не обижаюсь, господин антиквар. Как говорил приятель моего отца, русский офицер: «Балтийцы не обижаются, балтийцы мстят».

– И хорошо, что у вас боевой настрой. Надеюсь, я в вас не ошибся, господин Лауниц. Кстати, зачем снова в «Кабуки»? Там ведь вам сто процентов не нравится. Это какой-то автоматизированный вольер, а не гостиница. У меня над магазином есть свободная «студия», возьму не больше, чем в «Кабуки», то есть мало, а обстановочка там наверняка получше, человеческая. Напротив турецкий ресторан и дискаунтный минимаркет…

– Вы ж не любите турок, господин Манукян.

– Не люблю, – охотно согласился антиквар, – но кухню-то они у нас украли.

– Точно? А не наоборот?

Манукян снова сдвинул брови в одну грозную линию.

– Молодой человек, кочевники из центральной Азии появились в Малой Азии и Закавказье через несколько тысяч лет после того, как появились там мы. Еще Урарту…

– Ладно, ладно, не кипятитесь… я просто пошутил неудачно. И про Урарту я вряд ли чего запомню. В Хармонте, кстати, тоже полно кочевников и набеговая экономика.

– А с этим я согласен. Одно время сюда просто ломились искатели счастья и приключений со всего мира. Местные быстро потеряли господствующие высоты и, можно сказать, словно в резервации оказались. Алкоголизм, безработица, ожирение. Но потом в той ж резервации оказались и залетные искатели приключений. Однако…

Антиквар замолчал.

– Вы что-то не договорили, господин Манукян.

– Однако еще ничего не кончилось и вы можете догнать свою удачу на третьем-четвертом галсе.

В «студии» антиквара обстановка была и в самом деле человечной. Несильно пахло мочой – похоже, тут дожил свой век какой-то старик. Громадное зеркало в серебряной, что ли, оправе, на подставке бронзовая, чуть зеленоватая девушка – подражание Родену, обои из шелковистой ткани, на них старинные гравюры, изображающие русских казаков и кавалеристов, а также турецких армян. Еще на стенах казачьи шашки и кавказские кинжалы. Шкаф с книгами на армянском и русском – это ему точно не осилить. И неожиданно фотка морского офицера на фоне подводной лодки, стоящей на бочке неподалеку от скалистого серого берега. Далеко стоит, лица не разглядеть, но по форме ясно, что русский. И рядом, на гвоздике, кортик. Видать, Манукян – антиквар широкого профиля, флотские реликвии его тоже интересуют. Ясно теперь, откуда морские обороты в речи. Еще более чудна́я фотка, показывающая то ли место падения тунгусского метеорита, то ли… Может, Зона? Там как будто вагон на рельсах, но частью растекшийся, частью распавшийся на какие-то волоски. Этакая волосатая неаппетитная куча получилась. А что, надо и в самом деле сходить к туркам, от сочного донера он бы сейчас не отказался.

Лестница привела его в помещение антикварной лавки – выход на улицу был общий. Заведение выглядело закрытым, вот и табличка соответствующая на двери, но Манукян беседовал с посетителем. И вроде что-то торопливо сказал ему, как раз перед тем как Лауниц стал спускаться по последним ступенькам. Посетитель пришел с девицей, которая с бездумным выражением на смазливом личике жевала шумную жвачку-говорушку и активно выдувала из нее радужные пузыри.