Глаза Энни жадно впитывали в себя всю эту красоту. Она, за свою короткую детскую жизнь, предостаточно насмотрелась всего безобразного. Бедный ребёнок!. но это чудо превосходило даже её представление о прекрасном. Маленькая мечтательница долго стояла, коленопреклонённая и равнодушная ко всему, за исключением чудесной панорамы, открывавшейся перед её глазами. На плечо ей легла рука Мариллы, неслышно подошедшей сзади.

– Пора одеваться, – коротко сказала она. Марилла на самом деле не знала, как говорить с ребёнком, и это неведение не доставляло ей особого удовольствия. От этого речь её была лаконичной и, вместе с тем, сухой.

Энни поднялась с колен и глубоко вздохнула.

– Разве всё это не прекрасно?» – восторженно сказала она, широким взмахом руки как бы пытаясь обнять чудный мир, лежащий за окном.

– Да, большое дерево, – констатировала Марилла. – на нём всегда полно цветов, а вот ягоды все – маленькие и гнилые».

– Да нет же, я не об этой вишне; конечно, она также очень хороша – ну просто блистательно прекрасна. Ей как бы предназначено цвести здесь. Но я имею в виду всё: сад и ручей, и деревья в лесу, – весь этот огромный мир там, внизу, который невозможно не полюбить таким прелестным утром… Я слышу сейчас, как смеётся ручей! Вы знаете, на что способны ручьи? Они всегда смеются! Даже зимой, подо льдом! И я это слышу. Как хорошо, что рядом с Грин Гейблз пробегает ручей! Возможно, Вы подумаете, какая мне, собственно, разница, если всё равно никто не собирается оставлять меня здесь. Но разница есть! Я запомню навсегда, что в Грин Гейблз есть этот ручей, даже если мне не придётся снова его увидеть! И если б вдруг его не оказалось, меня неотступно преследовала бы мысль о том, что он должен здесь быть. Сегодня утром я уже не в таком отчаянии, как вчера. Грустные мысли как-то не лезут в голову по утрам. Просто так славно, когда наступает утро, и страшные ночные кошмары исчезают на задний план. Но, так или иначе, мне грустно. Только что я представила, что именно меня-то вы и ждали, и что на все времена это место станет моим домом. Пока я мечтала об этом, мне было так хорошо! Но когда мечта покидает тебя, – потом становится так больно!

– Вы бы лучше оделись да спустились вниз. И выбросите все эти глупости из головы, – сказала Марилла, как только пришла в себя после этого длинного монолога девочки.

– Завтрак – на столе. Умойтесь и причешите волосы… Окно можете не закрывать! Сверните использованное постельное бельё. И… будьте умницей!

Энни, судя по всему, могла «быть умницей», ибо не прошло и десяти минут, как она спустилась вниз, аккуратно одетая, с косами, заплетёнными умелою рукой. На её чистом, вымытом лице было написано полное удовлетворение от того, что она выполнила все указания Мариллы. Единственное, что она позабыла сделать, это свернуть использованное постельное бельё.

– Ужасно проголодалась, – заявила она, скользнув в кресло, специально поставленное для неё Мариллой. – Мир уже больше не кажется мне сплошным кошмаром, как вчера вечером. Какое счастье, что утро такое солнечное! Впрочем, дождливые утра я тоже очень люблю. Всё на свете интересно, не так ли? И не известно, «что день грядущий нам готовит». Здесь уж настоящий простор для воображения! Но это замечательно, что сегодня нет дождя, так как солнечным днём легче сносить все невзгоды судьбы. Я чувствую, что справлюсь с ними! Всегда доставляет удовольствие чтение о тех, кто преодолевает препятствия. Начинаешь представлять себя эдакой героиней. Но вот в самой жизни невзгоды что-то не воодушевляют меня…

– Умоляю вас, попридержите язык, – сказала Марилла. – Вы слишком много говорите для такой маленькой девочки, какой вы являетесь.

Энни немедленно замолчала, и молчание это тянулось так сверхъестественно долго, что Марилла начала нервничать. Мэтью тоже молчал, но это было нормальное явление. Таким образом, завтрак прошёл при гробовой тишине.

Казалось, Энни целиком ушла в себя; ела механически и невидящими глазами смотрела на небо за окном. Это заставило Мариллу нервничать ещё больше. У неё возникло неприятное ощущение, что тело этой маленькой девочки пребывает за столом, а дух её улетел в заоблачные дали на крыльях воображения. Ну, кому на земле нужен такой ребёнок?! А Мэтью-то ещё хотел оставить её! Марилла чувствовала, что и теперь он хочет этого ничуть не меньше, чем вчера, несмотря на весь этот абсурд. Вот всегда так: если уж его заклинит на чём-нибудь, – он с удивительным упорством начнёт молчаливо добиваться выполнения своего каприза. И это молчаливое упорство в десять раз действеннее, нежели всякие разговоры.

После завтрака Энни вышла из полузабытья и предложила вымыть посуду.

– Вы можете это сделать прямо сейчас? – недоверчиво спросила Марилла.

– Конечно! Я неплохо этому научилась. Но ещё лучше я приглядываю за детьми! У меня большой опыт на этом поприще. Жаль, здесь нет детей, чтобы смотреть за ними.

– Не думаю, что мне хотелось бы иметь ещё больше детей! Вы и так наш «подарочек», во всех отношениях! Что с вами делать, ума не приложу! А Мэтью просто растяпа.

– А я думаю, он славный, – с упрёком сказала Энни. – Он такой чувствительный, и потом не возражает, если я много говорю… Может, ему это нравится? Там, на станции, я с первого взгляда поняла, что мы – родственные души.

– Вы оба малость чудаковаты, – фыркнула Марилла. – Ладно, можете вымыть посуду! Добавьте побольше горячей воды и не забудьте насухо её вытереть, когда вымоете. На сегодня у меня куча дел, так как нужно ещё съездить в Уайтсендс навестить миссис Спенсер. Вы поедете со мной, и мы решим, что с вами делать дальше. После мытья посуды отправляйтесь наверх и застелите постель!

Энни достаточно умело вымыла посуду, как отметила про себя Марилла, державшая ситуацию под контролем. Но она лишь кое-как справилась с перьевым матрасом, поскольку никто раньше не учил её этому искусству. Затем Марилла отправила девочку на улицу, «с глаз долой», занять себя чем-нибудь до обеда.

Энни вспорхнула к двери с сияющим лицом и восторженными глазами, но на самом пороге она вдруг замерла, как вкопанная, потом медленно повернулась и направилась обратно к столу. Выглядела она как пришибленная, будто кто-то стёр с её лица весь восторг и потушил огонь, горевший в глазах.

– Ну что ещё такое стряслось? – раздражённо спросила Марилла.

– Мне не хочется выходить из дома, – сказала Энни страдальческим тоном, лишённым всяческих радостных ноток. – Если я не остаюсь здесь, зачем мне любить Грин Гейблз? Но если я побегу к этим деревьям, ручью, цветам и садам, познакомлюсь с ними, – я уже не смогу не полюбить их! И так тяжело, и не хочется всё усложнять. Мне бы страшно хотелось выйти наружу, и, кажется, всё зовёт меня: «Энни, Энни, иди сюда! Давай поиграем вместе!» – но лучше не делать этого. Зачем любить то, что уплывает от тебя, уплывает навсегда? Но… так трудно удержаться от того, чтобы не любить, не правда ли? Вот отчего я была на «седьмом небе», узнав, что всё это может стать моим домом! Думала, что ничто не воспрепятствует любить мне столько всего в этом месте!. Но сон оборвался… Я покорна судьбе… Так что не стоит мне выходить и снова бросать ей вызов!.. Кстати, как называется тот цветок у вас на подоконнике?