– Благодарю вас, друзья мои, – промолвил он, – а еще больше – тех, кто вас послал, и превыше всех – Господа Бога, от имени Которого вещают эти письмена.

Старцы были тронуты столь лестным приемом – все, кроме Исаха, который пробурчал про себя:

– Интересно, какую из своих штучек приготовил нам этот лицемер.

– Друзья мои, – вновь заговорил царь, – скоро вам предстоит приняться за работу, и вот как мы поступим. Вас семьдесят два человека из двенадцати колен Израилевых, таким образом, выходит, что на каждую книгу, независимо от ее величины, приходится по два переводчика. Чтобы отвести от вас малейшее подозрение, мы сделаем так, чтобы эти два переводчика не принадлежали одному племени. Наоборот, мы соединим представителя первого колена с выходцем из двенадцатого, второго – с одиннадцатым и так далее, чтобы старец из колена Левия трудился бок о бок с потомком Нефталима, а потомки Иуды и Дана протянули друг другу руку помощи. Между собой эти пары общаться не будут так, чтобы каждая сполна отвечала за свою работу. Угодно ли вам будет разбиться на пары указанным мною образом?

В зале послышалось движение. В отличие от евреев Диаспоры, евреи Иерусалима не придавали особого значения своей принадлежности к тому или иному колену, так что все эти предосторожности Птолемея показались им если не обидными, то, по крайней мере, несерьезными. Но в конце концов они согласились. Старцы из рода Рувима встали напротив потомков Вениамина и выбрали себе партнеров, а потомки Завулона объединились с потомками Гада. И поскольку Симеон не придавал этим пустякам ни малейшего значения, он оказался в одной команде с Исахом, которого никто не хотел брать себе в напарники.

– Поостерегись, сын Завулона, – приветливо сказал ему этот провидец, – даже в угоду ста языческим царям я не спущу тебе ни одной неточности, так и знай.

Симеон снисходительно взглянул на него:

– А я-то думал, что искусство перевода – единственное в мире совершенно чистое искусство, ибо оно меньше других затрагивает гордыню!

Исах ответил ему исподлобья разъяренным взглядом.

– Друзья мои, – сказал царь, когда каждый избрал себе напарника, – а теперь вы разыграете между собой тридцать шесть книг Завета вашего Господа, или, если вам так больше по душе, Моисей, Иисус Наввин, Иезекииль и остальные разыграют по жребию ваши команды.

С тихим любопытством Симеон ожидал, какая часть Завета выпадет на его долю. Он любил и почитал все Писание, но были у него и особо любимые места. Суждено ли ему передать по-гречески аллегорическую краткость книги Ионы или глубоко символичный эротизм Соломона? Он часто думал, что, родись он греком, он хотел бы стать поэтом. Благочестивому иудею такое роскошество не пристало, а Симеон признавал, что тот, кто любит Бога больше, чем себя самого, не должен помышлять о творчестве. Однако он находил утешение в своем ремесле переводчика: перевод не создает никакой опасности чрезмерного разрастания «я», но опьяняет при этом не хуже сочинительства. Переводчик – всего лишь раб, умеющий угадывать желания своего господина, а это не запрещено.

Когда пришла очередь Симеона и его напарника тянуть жребий из золотой плетеной корзины, он послал Исаха. Тот вернулся сияющий: они вытянули Исайю.

– Ну, по крайней мере, здесь невозможен никакой компромисс! И никакой жалости к Вавилону.

Симеон тоже был в восторге, ибо из всех пророков Исайя лучше всех предсказал пришествие Мессии. Однако в приступе интеллектуальной горячки он все же призадумался о том, каким образом переведет он пышную образность этого духовидца. Как математически точным языком Платона поведать о «горящем угле», которым коснулся уст пророка серафим, или о шести крыльях этого самого серафима, двумя из которых он закрывал лицо свое, двумя закрывал ноги свои и двумя летал? Не станут ли греки смеяться над столь причудливыми видениями?

В первый вечер царь пригласил своих гостей на пир, где предложил им занять ложа в порядке старшинства: тридцать шесть по его правую руку и тридцать шесть по левую.

– Пусть ничто вас не тревожит, – сказал он им с особой предупредительностью. – Меню составлено с учетом ваших священных обычаев. Вам не подадут ни одного кушанья, которое считается у вас нечистым. Пейте и ешьте в свое удовольствие.

Чтобы завязать разговор, он обратился к своему соседу справа – то был древний беззубый старик, самый старый из всех, борода росла у него только с одной стороны, – и спросил его:

– Как думаешь ты, друг мой, каким образом смогу я сохранить до самого конца мою власть незыблемой?

Когда старец в ответ посоветовал ему воспользоваться примером Господа Бога с его бесконечным милосердием, царь горячо поздравил его с таким ответом, сердечно поблагодарил и обратился к соседу слева, тучному старику, который ел как людоед:

– А ты, друг, как думаешь: как следует мне поступать в любом деле?

Толстяк прервал на время поглощение пищи и заявил, что, взяв за принцип страх перед Господом, царь убережется от малейшей ошибки. Царь поблагодарил и его, польстив его мудрости, и обратился к третьему старцу по порядку.

После того как десять человек было опрошено и все хорошо поели и попили, царь подал знак, и все разошлись. На следующий день решено было не работать, а как следует отдохнуть после долгого и утомительного путешествия. Вечером всех снова созвали на пир.

Так продолжалось семь вечеров подряд. В шестой и седьмой день Птолемей задал свои вопросы не десяти, а одиннадцати человекам, так, чтобы все семьдесят два старца имели возможность высказаться. Симеон внимательно вслушивался в вопросы. «Как сделать, чтобы мои друзья походили на меня? – спрашивал царь. – Как снискать похвалу тех, кто остается в проигрыше передо мной? Что такое на самом деле – быть царем? Что заслуживает определения „прекрасное"? Как быть в ладу со своею женой?…» Все ответы, более или менее точные, более или менее остроумные, сходились в том, что Бог есть решение всех проблем, и Симеон радовался единодушию и благочестию, с которыми его соотечественники ответствовали царю. Он надеялся, что Царь задаст трудный вопрос и ему, и в то же время его беспокоил ответ, который ему предстояло дать без всякой подготовки. «Не следует выставлять себя на посмешище». Когда настала его очередь – в соответствии с возрастом (ему было шестьдесят) он был опрошен на четвертый день, – он даже ощутил легкий нервный озноб, что обрадовало его, напомнив школьные годы, когда за плохим ответом следовало хорошее наказание.

– Друг мой, – сказал царь, любезно оборотившись к нему, – я знаю, что царю следует знать обо всем, но подчас дела навевают такую скуку. Как, по-твоему, могу я научиться хорошо слушать?

Симеон задумался.

– Государь, – ответил он, – тебе надо осознать, что в любом знании есть польза. Неважно, интересно тебе то, что тебе говорят, или нет: ты должен все сберегать в глубинах твоей памяти, ибо по сути ты есть лишь первый слуга Своего Величества. А затем, выбирая из этой массы сохранившихся в твоей памяти сведений то, которое тебе будет нужно в тот или иной момент, ты сможешь справиться с любой непредвиденностью, конечно, если на то будет воля Божья, ведь результат наших действий зависит от Него. Если, слушая докучливого докладчика, ты будешь помнить, что царство твое неделимо, что все твои подданные равны перед тобой и стоят один другого, что для государя нет ни маленьких людей, ни маленьких дел, ты будешь с удовольствием выслушивать все, что будут тебе говорить, – и потом тебе останется лишь разложить приобретенные сведения по полочкам.