«Панч» медленно катил вдоль отвесного склона. Стало тяжело дышать, в глазах плясали искры, Туран часто сглатывал, морщился и тер лоб. В ушах звенело – неприятно, назойливо. Придерживая руль коленом, он прижал к ушам ладони, но звук только усилился. Звенели воздух и земля под колесами, склоны вокруг – звенело все это необычное место.

Достигнув свободного от камней участка дороги, Туран повернул на широкую тропу, серпантином огибающую Железную гору. Двигатель натужно гудел, но звон в ушах заглушить не мог. И как Знахарка с братом изо дня в день выносят это? Или они ничего не слышат? А может, излучение горы усиливает знахарские способности старухи? Но при этом и сводит с ума. Оба старика – люди, мягко говоря, чудаковатые.

Еще два витка спирали, и дорога, немного не дотянув до вершины, стала горизонтальной. Взгляду открылась обширная расселина в склоне. За много лет сюда нанесло земли, на которой выросли трава и чахлый кустарник. В расселине стояла хижина.

Туран резко нажал на тормоз, увидев обугленные стены, провалившуюся крышу и сломанную изгородь. Раздался выстрел. Пуля ударила в центр лобового стекла между листами брони, и по нему разошлась паутина трещин.

«Панч» встал. Распахнув дверцу, Туран скатился с подножки, отпрыгнул и присел за колесом. Выхватив из кармана револьвер, он прицелился в человека, сидевшего рядом с хижиной, но узнал Старика и опустил оружие.

Старик всегда казался ему средоточием контрастов. Грива седых волос, длинная борода, широкие плечи, крепкая шея, суровое лицо с крупными чертами – и трясущиеся руки, ввалившиеся щеки, неловкие движения…

Хозяин хижины полулежал у обугленной бревенчатой стены, вытянув ноги. Он держал древнее, как сама Пустошь, ружье с узким раструбом на конце ствола. Когда Туран выскочил из грузовика, руки Старика бессильно опустились, и оружие упало.

– Это я! – прокричал Туран. – Сын Бориса-фермера! Старик, слышишь? Не стреляй!

Клетчатая рубаха на груди хозяина потемнела от крови. Бледное морщинистое лицо было обращено в сторону машины.

– Не стреляй! – повторил Туран.

Старик попытался поднять лежащее на коленях ружье, но не смог и прохрипел, вперив в гостя мрачный взгляд:

– Ты… Подойди.

Туран медленно двинулся к нему. Отец и Назар рассказывали, что когда-то этот человек много путешествовал, сражался с мутантами Восточного фронтира и кочевниками, от которых получил прозвище Счина-Ленгу – Воин Пустоши. Хоть руки его и дрожали, Старик все еще оставался отличным стрелком, это он преподал старшему сыну Бориса Джай-Кана первые уроки. Годы и аномальное излучение Железной горы повлияли на психику Счина-Ленгу: он заговаривался, слышал призрачные голоса, Знахарка рассказывала, что иногда брат молчит по несколько дней…

Его ранили трижды: пулевое отверстие в груди, разрез на левом плече и дырка в бедре. Присев на корточки рядом, Туран на всякий случай повторил:

– Это я, Туран Джай.

От обугленной хижины шел жар. В оконном проеме Туран видел черную, засыпанную пеплом пещеру, в которую превратилась комната.

– Где Знахарка?

– Мертва! – хрипло каркнул Старик.

– Она в доме? Сгорела? Из-за чего случился пожар? Кто в тебя стрелял?

– Там… – Старик попытался показать, но не смог поднять руку.

Привстав, Туран разглядел двоих людей, лежащих на краю расселины, вскинул револьвер и прицелился. Они не шевелились.

– Почему ты здесь? – спросил Старик.

Туран покосился на него и опять уставился на мертвых незнакомцев. Впрочем, незнакомцев ли? Кажется, это… Он сделал в ту сторону несколько шагов. Брезентовые куртки, соломенные шляпы… Багор и Лютый. Это же люди атамана Макоты!

Шакал, Чеченя и незнакомый бандит, вспомнил Туран. Теперь все сложилось в логичную картину: пятеро бандитов приехали разделаться со Знахаркой и Стариком, сожгли дом вместе с хозяйкой, ранили ее брата, который сумел убить двоих. Выстрелами он не подпустил остальных к себе. Понимая, что ему не жить, трое уцелевших поехали обратно и наткнулись на летунов. Конечно, бандиты не могли упустить такой случай.

– Почему ты здесь? – сурово повторил Старик.

Но зачем Макоте убивать Знахарку, сжигать хижину? Какой вред от безобидных стариков?

– Ты должен быть дома, защищать семью.

Раньше атаман не трогал Знахарку, ведь она лечила и его людей тоже…

– Что? – Туран повернулся к Старику. – Что ты сказал?

Налитые кровью глаза смотрели на него.

Но еще больше, чем банде Макоты, Знахарка помогала Борису Джай-Кану – она врачевала его батраков и охотников, она…

Челюсть Старика задрожала.

– Трус! Песчаный шакал! Ты не воин! Никогда не будешь им! Ты должен был остаться с ними, защищать ферму…

– От кого защищать? Что ты несешь?! – выкрикнул Туран в морщинистое лицо.

Этим криком он будто добил Старика. Тот захрипел, схватил парня за воротник, притянул к себе и выдохнул в ухо:

– Не воин – трус!

И умер. Жизнь покинула израненное тело, пальцы разжались, рука упала на землю. Еще мгновение Туран смотрел на Старика, затем бросился к «Панчу».

* * *

Атаман Макота со своей бандой пришел с запада Пустоши в начале сезона ветров. Он обосновался в так называемом Дворце, убив часть его обитателей, а остальных заставил служить себе. Макоту интересовали окрестные фермы. Две из них, хозяева которых сопротивлялись упорнее прочих, атаман приказал сжечь, большинство других с тех пор платили дань частью урожая. Макота разбогател; недавно он даже отправил в Харьков большой караван мотоповозок с вяленым мясом, шкурами и солеными грибами. Грибы эти выращивали в сырых подвалах Дворца, там же и солили. Говорили, что атаман выгодно обменял свой товар на оружие и боеприпасы.

Макота трижды присылал своих людей на ферму Бориса Джай-Кана. В последний раз Борису едва удалось отбиться, да и то лишь благодаря тому, что фермер объединился с соседом, которого звали Ефраим.

Упав за руль, Туран принялся разворачивать грузовик. В узкой расселине сделать это было нелегко. Теперь все стало на свои места: и необычное поведение отца, и желание спровадить сыновей, и запасы в грузовике, и предложение переночевать у Знахарки, и требование зайти к матери… Это был прощальный разговор!

Туран вырулил на серпантин. Раньше он не рискнул бы ехать здесь так быстро. Двигатель выл, скрипели рессоры, из-под колес летели мелкие камешки, стучали по днищу «Панча».

Назар, отец, мать… Мика! Он позволил брату уйти, отпустил – из-за своей жадности, из-за того, что хотел заполучить шкурки ползунов!

Грузовик вылетел на Столовую гору, пронесся по склону, повернул. Туран даже не бросил взгляда в сторону холма, возле которого приземлились летуны. Он и думать забыл о железном ящике, спрятанном в корнях дерева, и авиетке.