Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова минутное помутнение рассудка, безумно сладкое и невероятное стыдное.
…Бессовестные пальцы, уверенно ласкающие мою грудь.
…Губы, прокладывающие дорожку из поцелуев к моему пупку и ниже.... ещё ниже.
…Простыня в моих кулаках.
…Шёпот, срывающийся в стон, в сиплый крик. Я, кажется, о чём-то просила. О чём? Не помню. Отчетливо отложилась одна-единственная, целиком абсурдная мысль: «Я испачкаю кровью Тимуру простыни».
А потом исчезла и она, разбилась о мой стон и что-то невероятное, нечеловеческое, нечленораздельное, не имеющее отношение ни к одному из существующих языков, что вырвалось из горла Кострина: гибрид едва сдерживаемого вскрика и рвущегося наружу наслаждения.
– Ты в порядке? – Тимур замер надо мной. Дрожащий, напряжённый, как натянутая струна.
Я сначала потянулась к его губам за коротким, жалящим поцелуем, а потом хрипнула растерянно:
– Кажется, да.
– Хорошо.
Совместный вдох – протяжный выдох и осторожное плавное движение, ещё болезненное, но при этом исключительно правильное… Сама, без подсказки, обняла Тимура. Руками, ногами, собою, чтобы быть ещё ближе, чтобы слиться с ним полностью! Никогда раньше я не чувствовала себя настолько цельной.
Потом, позже, мы болтали обо всём на свете, о книгах, о фильмах, об экзаменах и друзьях…
– Варька, почему я не встретил тебя раньше? – искренне спрашивал Тимур, разглаживая невидимую морщинку между моими бровями.
– Когда раньше?
– Просто, – отвечал он. – Раньше. До всего.
– До чего?
– Ерунда, не бери в голову. Лучше поцелуй меня.
Или, прижимаясь губами к моему затылку, бормотал:
– Ты удивительная, самая сладкая девочка в мире. Не могу от тебя оторваться.
– Не отрывайся.
Я прятала улыбку в подушку и довольно жмурилась, понимая, что пропала, что влюбилась, что утонула в Кострике полностью…
Мы толком не спали той ночью, а утром долго прощались у подъезда, целовались, как ненормальные, наплевав на мрачного таксиста и хмурых прохожих.
Уходить не хотелось, расставаться было почти больно, но мне надо было заехать домой, чтобы переодеться перед тем, как появиться на глаза моим всевидящим дедушкам и маме.
– Я позвоню, – заверил Тимур, закрывая за мной дверь автомобиля, и я улыбнулась ему на прощание, прямо-таки пьяная от невозможного счастья.
Определённо, этот день, эти сутки, были самыми лучшими в моей жизни.
…Года три-четыре назад Эд, вернувшись домой после собственного дня рождения, который наши родители позволили (проспонсировали) ему провести с друзьями, признался, не скрывая грусти:
– Знаешь, Вареник, что самое хреновое в любом празднике?
– То, что он быстро заканчивается?
– А вот и нет, – тряхнул головой он и упал на кровать рядом со мной. У нас давно уже были разные комнаты, но вечера мы почти всегда проводили вместе.
– Самой паршивое в празднике – это, дорогой мой Вареник, неизбежный откат, – с умным видом протянул брат, а я фыркнула пренебрежительно:
– Пить надо меньше.
– Ох, мелкая… Разве ж дело в алкоголе? Похмелье после радостных эмоций в разы круче и болезненнее.
Моё похмелье началось три дня спустя. Как раз накануне последнего экзамена. И кто бы знал, как я кляла эти наполненные счастьем дни, как ненавидела себя за глупость, за наивность, за беспечность, за… за всё. Может быть, не было бы их – не было бы и последующей боли. Впрочем, от радости в связи с тем, что родители и Эдуард пошли на поправку, похмелья не было, хоть за это спасибо. Кому? Судьбе, наверное. Закону Мёрфи. Да какая разница, если всё рухнуло!
Последнюю ночь перед экзаменом мы решили провести порознь. Я решила, если уж на то пошло.
– Варюш, – протянул Кострик, не желая уходить из моей квартиры. – Гонишь меня в ночь?
– Тимур! – Я просительно сложила руки перед грудью. – Не дави, а то ты останешься, мы опять не выспимся и завалим экзамен.
– Ты не завалишь, ты всё выучила! Ты же у меня умница, красавица…
– Кострик!
– Всё-всё! Ухожу, жестокосердная женщина.
Поцеловал и вышел. А я ещё несколько минут простояла под дверью, как собака, проводившая хозяина на работу, терзаемая каким-то дурным предчувствием.
Утром Кострик не позвонил, а на мой звонок мне ответила женщина с механическим голосом, которая равнодушно сообщила, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети.
Ла-а-а-дно. Может, он телефон забыл на зарядку поставить. Или выключил на ночь, да утром забыл включить. С кем не бывает?
Подхватив сумку с конспектами, шпаргалками и зачёткой, я поскакала на маршрутку.
До начала экзамена было чуть менее сорока минут, а между тем вся наша группа почти полным составом клубилась в экзаменационной аудитории. По моим скромным подсчётам, не хватало только Мотьки, парочки парней, которые всегда сдавали последними, и Кострика.
Экзамен нам назначили в старом лекционном зале амфитеатрального типа, войти в него можно было снизу, через главные ворота факультета, или с заднего двора, поднявшись по винтовой лестнице на галёрку. Я воспользовалась вторым вариантом исключительно потому, что мне так было ближе от остановки. Пробралась в зал и, никем не замеченная, тихонько пристроилась со своими конспектами на последнем ряду. Открыла один из сложных вопросов, чтобы немного «надышаться перед смертью», и вдруг услышала:
– …строила из себя, а он её на раз распечатал. Как два пальца об асфальт.
Вскинула голову, пытаясь вникнуть в тему разговора и… и да, не желая в него вникать!
– А тебя, Барон, Кострик позвал свечку держать? – пренебрежительно фыркнул симпатяга Стась, я в него была влюблена целых три недели на первом курсе.
Боже.
Сердце заболело так, что в глазах потемнело. Я ведь даже Мотьке о нас с Тимуром не рассказывала. Не могут они обсуждать меня. Или могут?
– Зачем же свечку? – А вот Бароневич мне никогда не нравился, уж больно противный у него был характер. – Он мне фотку на мобильник прислал. Хотите покажу?
– Я хочу, – выпалила я и, поднявшись из-за парты, небрежной походкой спустилась вниз, где кучковались