широкая ухмылка расползлась от уха до уха, а зубы сверкали, как острые сосульки. Кукла и сама успела покрыться изморозью – тончайшей паутиной ледяных иголок.

Друзья стояли, словно примороженные к месту, не в силах помешать Джеку подбираться всё ближе и ближе. Майя почувствовала, как длинные ногти цепляются за её одежду, как они касаются лица и шеи. Она открыла рот, чтобы закричать, но холод сковал язык и губы, не позволяя издать ни звука.

* * *

Внезапно Майя вернулась в безопасность и тепло библиотеки. Однако сердце всё ещё готово было выскочить из груди. Она задыхалась. Она не могла говорить. Она была в ужасе от своей собственной истории.

– Ты в порядке? – спросил мистер Кумор.

– Что? – Майя с трудом приходила в себя. – Кто? Я? Ну да. Я в порядке.

Однако она вовсе не была в порядке. Наверное, такое бывает, когда сходят с ума. Как рассказанная история могла стать настолько реальной? Что с нею творится? Зима, сидевшая рядом с Майей, продолжала прилежно писать, молча улыбаясь.

И что-то в её улыбке очень не нравилось Майе. Как будто она втайне над всеми смеётся.

– Постой-ка, – воскликнула Майя. – Это же была ты!

– Я? – удивилась Зима.

– Ну да, – продолжала девочка. – Там было твоё пальто. И это ты спрятала куклу в морозилку!

– Я спрятала куклу в морозилку? – переспросила Зима. – В твоей истории?

Майя сообразила, как глупо это звучит. И в то же время она не могла отделаться от мысли, что Зима каким-то образом ухитрилась пробраться во все рассказанные истории.

– Итак, я думаю, все согласятся, что мы услышали ещё одну замечательную историю, – подвёл итог мистер Кумор. Он посмотрел на часы и добавил: – Похоже, на сегодня всё. Увы, наше время истекло. Вы все молодцы. Надеюсь, что те, кто не успел прочесть сегодня свои истории, получат шанс поделиться ими в следующий раз, если захотят. Наверняка мисс Миллер будет рада их услышать.

Зима проигнорировала мистера Кумора и встала, держа в руках пачку листков.

– Моя история о том, что было здесь прежде, чем построили школу, – сказала она.

«Да что же это творится? – недоумевала Майя. – Почему Зима позволяет себе делать всё, что захочет?»

– Сэр, – попыталась возразить Майя, – вы говорили, что действие должно происходить в наши дни. А она собралась рассказать о чём-то в прошлом.

Зима лишь презрительно улыбнулась ей и начала читать.

– Когда-то на этом месте стояла деревушка. Это было давным-давно. В эпоху лесов и лошадей. Задолго до того, как здесь появились вы или этот город.

Майя состроила сердитую гримасу. Да кому есть дело до того, что было так давно? Она просто хотела пойти домой. Но, как и в случаях с другими историями, девочка вдруг почувствовала, что переносится в прошлое, стоило только Зиме начать рассказ.

Глава 6

Зима

Деревушка была крошечная – всего лишь несколько жалких хижин да ферм. Однако место было счастливое. Крестьяне привыкли к суровым зимам и воспринимали их как часть своей жизни. Зима даже могла быть красивой.

В это время так уютно собраться семьёй вокруг очага. Родители рассказывали истории про Ледяного Джека, а дети лепили снеговиков. Болота, разлившиеся в осеннюю распутицу, успевали замёрзнуть, и ребятня подбивала друг друга заходить как можно дальше по хрупкому льду.

Но эта зима была другой. Она выдалась холоднее любой зимы, какую могли припомнить жители деревни, и казалось, что ей не будет конца. Крестьяне уже думали, что настал конец света. И для некоторых из них так и было.

Дни шли, а небо оставалось мрачным и пасмурным. Холод стоял лютый. Посевы замёрзли на корню, и урожай погиб. Земля затвердела, как железо. Люди и животные жались друг к другу в поисках тепла. Многие замёрзли до смерти.

Земля была слишком твёрдой, чтобы хоронить умерших, и тела просто складывали рядами – холод не позволял им разлагаться. «Совсем как в морозилке», – пошутила Зима.

«Это не повод для шуток», – подумала Майя, полностью погрузившаяся в историю. Она как наяву видела пригоршню жалких деревянных хижин: соломенные крыши просели под грузом снега, и с них свисали сосульки. А вокруг бескрайние пустоши стылых болот, простиравшихся до затянутого дымкой горизонта.

– Крестьяне уже совсем отчаялись дождаться возвращения солнца. Неужели их за что-то наказывают? И они стали искать виноватого в своих бедах.

По деревне давно ходили сплетни о дочке мельника. Поговаривали, что она ведьма.

А теперь жители решили, что, наверное, она прокляла погоду и это её вина, что зима тянется и тянется без конца.

Им не требовалось ни свидетельств, ни доказательств. Да и откуда им взяться? Крестьяне были невежественными и суеверными. И обвинения их зарождались на том, как необычно выглядела эта девочка: слишком бледная и изящная по сравнению с земляками и всегда державшаяся в стороне.

Однажды старики собрались потолковать между собою – это и стало чем-то вроде суда над девочкой. Хотя, конечно, о настоящем правосудии тут и речи быть не могло.

Напрасно девочка пыталась оправдаться. Она твердила, что ничего такого не делала. Что она невиновна. Но ей всё равно никто бы не поверил. Ведь от неё отреклась даже собственная семья.

И чем упорнее она отрицала свою вину, тем упорнее остальные укреплялись в мысли, что она их прокляла. И сколько бы она ни умоляла ей поверить, её не слушали.

Очень скоро старики собрались снова и решили, что девочка виновна.

Её схватили и заперли в амбаре. Девочка была в ужасе.

А крестьяне глумились на нею и угрожали. Детвора в восторге кричала, обзывая её ведьмой, и тут же удирала подальше, радостно хохоча.

Старики постановили, что девочку следует наказать, чтобы деревня выжила.

Её провели по всей деревне. Вокруг толпились зеваки. Они показывали на неё и кричали:

– Зима!

Вся их ненависть к лютой зиме обратилась на девочку.

Они выгнали её из деревни. Ей ничего не оставалось, как скитаться по заледенелым болотам и замёрзнуть до смерти, тогда как остальные вернулись к теплу своих очагов. Они поверили, что, убив её, убьют и зиму.

– Я проклинаю всех живущих здесь до конца времён! – закричала девочка на болоте. – И как зима, я буду всегда возвращаться!

Утром крестьяне нашли замёрзшую до смерти девочку. Её бледные голубые глаза оставались открытыми. А кожа была почти такой же голубой, как глаза, и блестела от инея.

Предсмертное проклятие, наложенное девочкой, просочилось в землю, а оттуда – в