Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заменив понятие «детерминирующая тенденция» Н. Аха понятием «квазипотребность», К. Левин фактически отождествил проблематику воли и мотивации: исследователей того времени больше интересовал процесс возникновения квазипотребностей (намерений) и факторы ситуации, влияющие на их реализацию. Согласно К. Левину, квазипотребность автоматически воплощается в действие, как только для этого наступают благоприятные внешние условия. Отсюда понятно, что постулирование и изучение неких дополнительных психических процессов, контролирующих реализацию намерения (процессов, которые мы сейчас обозначаем как волевые), было попросту излишним. Наряду с анализом процесса целенаправленного поведения у К. Левина встречаются интересные описания «различной степени зависимости от квазипотребностей» испытуемых в одной и той же экспериментальной ситуации [Lewin, 1926]. У «действенных» типов намеренное действие протекает как бы само по себе, без сознательного контроля со стороны субъекта; испытуемые указывают в самоотчетах, что они действовали непроизвольно, «почти как во сне». Испытуемые, отнесенные к «мыслительному» типу, напротив, сообщали о тормозящих действие ментальных содержаниях, связанных большей частью с разнообразными неприятными ощущениями во время эксперимента.[1] Дифференциально-психологический аспект изучения волевых процессов не получил, однако, какого-либо развития в школе К. Левина, который уделял главное внимание разработке знаменитой «теории поля» [Lewin, 1935].
Детальная проработка личностных и ситуационных детерминант поведения в теории поля — с одной стороны, и недооценка К. Левиным роли собственно волевых процессов — с другой, имело следствием то, что, начиная с 40-х гг. нашего столетия понятие «воля», да и сами исследования волевых процессов постепенно «выходят из моды» и заменяются когнитивно ориентированными исследованиями мотивации, в основе которых лежат модели «Ожидание? Ценность» [см. обзор Хекхаузена, 1986]. Однако после настоящего бума исследований мотивации, и прежде всего — мотивации достижения, в западноевропейской психологии под влиянием ряда экспериментальных данных начинает формироваться критическое осмысление постулата о том, что мотивационные процессы, основанные на оценке ожидания успеха и привлекательности цели, прямо определяют поведение. Исследователи пытались уточнить модели «Ожидание? Ценность», вводя новые личностные и ситуационные переменные, опосредующие связь между мотивом и поведенческими проявлениями (стратегиями решения задач, общей эффективностью деятельности, эмоциональным фоном деятельности и др.).
Шапкин С. А. 1997. С. 14
…
Левин (Lewin, 1926) оспаривал тезис Аха о возможности усиления тенденции действия через последующий волевой акт (или акт намерения). Он рассматривал тенденции действия как «квазипотребности», которые управляются «подлинными» потребностями, поэтому их сила всегда соразмерна силе соответствующих подлинных потребностей. Тем самым Левин превратил проблему воли в проблему мотивации, он свел актуальную тенденцию действия к результирующей мотивационной тенденции. При этом исчезла и волевая актуализация действия в ответ на возникающие препятствия, которые должны преодолеваться при реализации интенции.
Хекхаузен Х. 2003. С. 312
Связывали волю с мотивацией и отечественные психологи. И здесь нельзя не упомянуть о представлениях И. М. Сеченова по разбираемому вопросу. Во-первых, ученый выделял моральный компонент воли, что можно рассматривать как постулирование им участия в волевых актах нравственного компонента мотива («воля — деятельная сторона разума и морального чувства, управляющая движением во имя того и другого, и часто наперекор даже чувству самосохранения», — писал он [1953, с. 177]). Во-вторых, И. М. Сеченов подчеркивал, что просто так человек не станет проявлять силу воли, для этого нужна веская причина, мотив. «Безличной, холодной воли мы не знаем», — утверждал ученый [там же, с. 181].
Г. И. Челпанов [1897, 1926] выделял в волевом акте три элемента: желание, стремление и усилие. Он связывал волевое действие с борьбой мотивов, наделяя волю функцией выбора (принятия решения о действии). К. Н. Корнилов [1948, 1957] подчеркивал, что в основе волевых действий всегда лежит мотив. О влечениях, желаниях и хотениях человека в связи с вопросом о воле и волевых актах рассуждал в своих работах и другой крупный отечественный психолог Н. Н. Ланге [1890]. В частности, он дал свое понимание отличия влечений от хотений, полагая, что последние — это влечения, переходящие в действия и сопровождаемые чувством активности этих действий. Для Н. Н. Ланге хотение — это деятельная воля.
Л. С. Выготский [1983] выделял в волевом действии два отдельных процесса: первый соответствует решению, замыканию новой мозговой связи, созданию особого функционального аппарата; второй — исполнительный — заключается в работе созданного аппарата, в действии по инструкции, в выполнении решения. Л. С. Выготский, как и Ж. Пиаже [1969], включал в структуру волевого акта операцию введения вспомогательного мотива для усиления побуждения к действию — необходимому, но слабо связанному с личным желанием человека. Л. С. Выготский утверждал, что свобода воли не есть свобода от мотивов. Свободный выбор человека из двух имеющихся возможностей определяется не извне, а изнутри, самим человеком. Выготский сформулировал положение о том, что изменение смысла действия меняет и побуждение к нему (идея, позднее развитая А. Н. Леонтьевым в понятии о «смыслообразующих мотивах» и В. А. Иванниковым во взгляде на волю как на «произвольную мотивацию»).
Понимание мотивационного процесса как волевого можно найти у С. Л. Рубинштейна [1946]. Вся первая часть его главы о воле — «Природа воли» — есть не что иное, как изложение различных аспектов учения о мотивации.
С. Л. Рубинштейн полагал, что «зачатки воли заключены уже в потребностях как в исходных побуждениях человека к действию» [там же, с. 588]. Но если признать правоту такого понимания воли (или, по определению С. Л. Рубинштейна, волевого компонента психического процесса, в данном случае — потребности) как динамического напряжения, побуждения, стремления, то и инстинкты нужно рассматривать как волевые действия: ведь в них тоже есть как чувственное переживание потребности, так и стремление к удовлетворению нужды. Однако тогда исчезает специфика воли как произвольного способа регуляции в отличие от непроизвольного. Недаром Ш. Н. Чхартишвили [1958б; 1967] отделял поведение, побуждаемое потребностями, от волевого поведения, называя первое импульсивным. Кроме того, потребностное побуждение у человека дает только толчок к развертыванию первого компонента волевого акта, т. е. мотивации, но не приводит непосредственно к действию. Об этом писал и сам С. Л. Рубинштейн: «Будучи в своих первоначальных истоках связано с потребностями, волевое действие человека никогда, однако, не вытекает непосредственно из них. Волевое действие всегда опосредовано более или менее сложной работой сознания — осознанием побуждений к действию как мотивов и его результата как цели». И еще: «…В волевом действии сами побуждения не действуют непосредственно в виде слепого импульса, а опосредованно через осознанную цель» [1946, с. 589]. Так что положение С. Л. Рубинштейна о зачатках воли, заключенных уже в потребностях, можно понять, только приняв точку зрения, что воля — это произвольная мотивация и что развертывание мотивации как начала произвольного акта начинается с возникновения потребностного побуждения.
