В 4.48 утра, в пятницу, 29 июня, Эрика Мюллер прикоснулась монитором ручного компа к счетчику такси, подождала, пока на счетчике загорится зеленый свет, и вышла из салона. Автоматический аэрокар доставил ее в самое сердце Гринвич-Вилледж, остановившись у подъезда древнего пятиэтажного дома, где Роберту принадлежали три верхних этажа. В здании не было лифта, и она воспользовалась лестницей. На площадке третьего этажа была только одна дверь с красовавшейся на ней табличкой: «Инструктор Йо».

Эрика перевела определитель Инфосети на идентификацию Даймары и один раз постучала. Подождала, потом прикоснулась монитором к решетке на двери и прижала ладонь к определительному окошку. Несмотря на то что в последний раз она была здесь три года назад, дверь опознала ее имя и отпечаток и распахнулась, пропуская.

Хозяин не ждал гостей, но девушка была уверена, что он не спит. Роберт Дазай Йо никогда не спал по ночам; он ложился, когда вставало солнце.

Роберт сидел один в центре зала на сером татами, расстеленном на потемневшем от времени деревянном полу, приобретшем свой цвет исключительно потому, что на протяжении последних пятидесяти лет его скребли вручную.

Светящаяся краска была такой тусклой, что даже слегка мигала, а широкие полосы света неравномерно ложились на потолок. Но это никоим образом не беспокоило Роберта — он сидел закрыв глаза, дыша глубоко и размеренно. На нем было простое черное спортивное кимоно, перехваченное на талии белым поясом. Руки покоились на коленях ладонями вниз. Хотя он принадлежал к американской культуре, как и пять поколений его предков, черты лица тренера безошибочно выдавали азиата.

Она с его слов знала, что ему немного за пятьдесят. Иначе ни за что не смогла бы определить его возраст без ошибки в двадцать лет в ту или другую сторону.

Стены зала были увешаны оружием. В большинстве своем современным, включая многоуровневые лазеры, но имелось и другое: например, катана на восточной стене вполне пришлась бы ко двору сегуна Минамото Ёритомо, правившего Японией в двенадцатом веке.

Стоя у края татами, Дэнис Даймара, урожденная Дэнис Кастанаверас, известная также— под именами Жасмин Мартинес и Эрики Мюллер, сняла босоножки. Она оставила обувь и сумочку у мата и подошла к медитирующему Роберту. Не говоря ни слова, села в позу лотоса напротив него и стала дожидаться, когда он заметит ее присутствие. Через несколько минут он открыл глаза и посмотрел на нее.

— Ты сделала биоскульптуру, — заметил он. — Эта азиатская внешность хороша. Тебе идет.

— Я не была уверена, что ты меня узнаешь.

— Не знаю никого, кто ходил бы так же, как ты. Танцоры двигаются так же легко, но они не настолько бесшумны, а те, кто натренирован вести рукопашный бой, редко бывают столь грациозны.

— Грациозны? Но ты же сидел с закрытыми глазами, Роберт! Он пожал плечами и улыбнулся, а его черные глаза заискрились весельем.

— Значит, я подглядывал. Кроме того, ты единственная, не считая меня, на кого запрограммирована дверь. Где ты была?

— Отдыхала.

— Три года?

— Еще кое-что изучала, — призналась Дэнис.

— Что?

— В основном культ Викки. Феминистскую религию.

— Правда? Ты изучала Викку? — Роберт помолчал, явно не ожидая от нее никакого ответа. Когда он снова заговорил, стороннему наблюдателю могло показаться, что он решил сменить тему: — Почему ты так внезапно уехала из Нью-Йорка?

— Кое-кто хотел убить меня. Человек по имени Макги. Не думаю, что ты его знаешь.

— Ты убила его?

— Конечно же нет! — Дэнис захлопала глазами. — Он неплохой человек.

— Понятно.

— Все произошло в результате досадной ошибки. В общем, я с этим разобралась. А когда все закончилось, мне просто не захотелось возвращаться.

— А-а... — Роберт понимающе кивнул. — Мы по тебе скучали. Мне пришлось нанять нового инструктора для утренних занятий.

— Жаль.

— Мне тоже. Ты брала дешевле.

Потом они долго молчали. Дыхание Дэнис замедлилось, и она почувствовала, что дышит в одном ритме с Робертом. Тепло и покой окутывали их словно одеялом. Когда Роберт наконец заговорил, его голос звучал почти сонно, хотя глаза оставались ясными, а взгляд — прямым.

— Чему тебе удалось научиться?

— Я, наверное, не слишком правильная феминистка. Знаешь, в основном я согласна с ними, но мы расходимся во взглядах, когда они начинают утверждать, что прежде всего я женщина, тогда как на самом деле я прежде всего личность. — Дэнис внезапно улыбнулась. — Тот человек, Макги, что пытался меня убить... Как-то я спросила у него, что он думает о женщинах, и он ответил, что они хороши только для секса и для того, чтобы рожать детей.

Роберт неодобрительно изогнул тонкую бровь.

— Это меня так разозлило! Я спросила, не шутит ли он, и он ответил, что нет, нисколько. Люди вообще его восхищают, но когда я разделяю их на мужчин и женщин, то какого еще ответа я от него жду? Я поняла. Вот почему для меня оказалось невозможным стать феминисткой в том смысле, какой они вкладывали в это понятие. Они провозглашают приоритет женщин, рьяно участвуют в культовых обрядах Викки, поклоняются Богине, считают себя колдуньями и ясновидящими, причем искренне считают... Я не смогла последовать их примеру, я прежде всего человек. А еще поняла, что не люблю ярлыков. Хотя, быть может, те ярлыки, что уже навешаны, просто несовершенны. Если и есть слово, обозначающее меня, то я его пока что не узнала.

Роберт улыбнулся, отчего его гладкая кожа покрылась забавными морщинками:

— Даже если такое слово и придумают, оно все равно не подойдет. Вот я, Роберт, который делает то-то и то-то, или я, Дэнис, занимающаяся тем-то и тем-то. Уже ближе, но все равно недостаточно точно.

— Я скучала по тебе, — тихо проговорила Дэнис.

— Конечно, — кивнул Роберт.

— А недавно мне вдруг так захотелось поговорить с тобой. Смешливые морщинки вокруг его глаз стали глубже.

— Правда?

— Просто у меня выдался очень тяжелый год.

Он пожал плечами:

— Бывает. Вставай.

Дэнис вышла из позы лотоса и поднялась, глядя на Роберта сверху вниз.

— Повернись кругом.

Она грациозно повернулась; наставник внимательно наблюдал, как движется под желтым платьем ее тело, и на его лице снова появилась улыбка. Одним скользящим движением он вскочил на ноги.

— Ты все это время занималась?

— Конечно.

— Ты даже в лучшей форме, чем была.

— Да.

— Хочешь вернуться ко мне?

— Вообще-то мне нужна работа.