Маша молча продолжила двигаться по своему пути.

— Да стой ты! — наконец взбрыкнул я и попытался зацепиться за щиколотку девчонки, но, по закону жанра, рука моя проскользила сквозь неё. Я опешил— Нет… — обессиленно вырвалось у меня — Быть не может…

Девушка остановилась. Повертев головой, озираясь, она резко развернулась всем туловищем ко мне. У неё, видно, привычка делать такие «виражи»:

— Слушай сюда, клочок человека! Мне глубоко плевать, как ты помер и при каких обстоятельствах! Мне не интересна ни одна история из твоей жизни! Более того, — она вздёрнула указательный палец — Мне совершенно плевать как ты себя сейчас чувствуешь! Ты всё понял?

Я поднял влажные глаза. Розововолосая на секунду вздрогнула, но быстро пришла в себя. Она опустилась на корточки:

— Это была соль.

Я непонимающе вглядывался в уверенные глаза новой знакомой:

— Салат?.. — первая ассоциация, что пришла на ум, звучала именно так. И я её зачем — то озвучил.

Машка выдохнув, поднялась и удалилась прочь.

Не знаю сколько я пролежал, прогоняя по кругу алгоритм «Заплакать — успокоиться», но судя по всему довольно долго, ведь начало постепенно светать.

— Ну чавой, чистюля, как день минул? — вонючий старик возник над головой. Я смотрел на него перевёрнутого и меня начало мутить. Решаюсь воздержаться от ответа. — Ну голову — то что свесил, ай? На кой к Маньке пристал?

Вопросы его казались мне раздражающими, но злиться на старика сил не было вовсе:

— То гарланит, как зяпастый чёрт, то лежит, как воды в харю набрал. Ишь чё… — дедок причитая, снова достал газету.

Я невольно взглянул снизу на дату.

«11 ноября»

Глаза сами по себе расширились:

— Какое сегодня число? — вопрос на одном дыхании.

Старик подло сощурил глазки и улыбнулся:

— Ты неграмотный иль чё? Смотри, коль читать умеешь.

Он протянул мне газету. Опять. Руки вновь брать этот бумажный вестник не хотели, в голове уже выстроилась ассоциация: газета — плохие новости. Хотя, когда было иначе.

Я нехотя принял свёрток:

Ну вот же, 11 ноября. Вчера было 10 октября, а сегодня 11 ноября. Логично же.

— Ядрёна копоть… — протянул старик — А ты помер — то когда?

Слова застряли в горле.

Старец тихонько забрал у меня газету, словно боялся делать резкие движения, ну, или просто не хотел. Справедливости ради, бояться ему больше нечего.

— Оглох что ль… Бедолага.

Я аккуратно приподнялся, сначала на локти, потом на колени, позднее аккуратно выпрямился в полный рост. Вонючий дедок всё ещё стоял рядом.

— Мне надо выйти отсюда. — я ответил на предыдущий вопрос. Если интересно, пусть знает.

— Всем надо. — усмехнулся дед — А газётку — то она ведь передала, Маруська наша, девка, хоть и колюча, но без даты смерти не оставють…

Я взглянул на старика с раздражением. Теперь, когда свет начал выравниваться, я мог лучше его рассмотреть, да и к запаху я уже попривык.

Старая куртка, напоминающая кафтан. Какие — то обломки медалей на груди, по виду, века девятнадцатого. История в школе даром не прошла, спасибо, Асе Евгеньевне. Руки все в пузырях, да болячках. Глаза красные от слёз, потерявшие прежний цвет. Щёки впалые, губы обветренные. Кожа местами просвечивает вены, особенно возле глаз, от чего кажется, будто мужик только и делает, что читает по ночам.

— Выглядишь, старче, дерьмово. — заключил я, заглядевшись на руки.

— А оспа, сынок, другой вид давать не могёт. Как есть, так и выгляжу.

Я сглотнул. Оспа. И правда, верные признаки — эти самые отвратительные пузыри на руках. Фу. Когда мы проходили эту болезнь на биологии я старался быстрее перевернуть страницу.

— И давно ты… — я замялся — Тут? — сменим тему. Пора разбираться в этом чёртовом колесе.

Старик усмехнулся:

— Как годков сто по два раза, сынок.

— Двести лет?! — от неожиданности я вскрикнул.

— Да поди уж так, коль память на подводит.

«Твою мать, во влип.»

Безысходность снова накатила, я с размаху приземлился на лавку.

— Мне выйти надо, дед. — мой вердикт прозвучал очень жалобно, почти отчаянно.

Дедок начал складывать газету. Аккуратно сгибая уголки, он разглаживал по линиям.

— Макар меня звать.

Я опомнился. И правда ведь, мы даже не познакомились во всей этой суматохе.

— А я Эдик, Эдуард то есть. — я протянул более целую руку для рукопожатия. Старик принял жест и поддержал. В глаза снова бросилась обугленная кисть. Господи, Эд… Куда же ты влип.

Обменявшись приветствием, Макар зашагал в сторону ближайшей лавки. Я пошёл следом. Приземлившись на деревянные доски, дедок тяжко выдохнул.

Спустя часа полтора молчания, старец начал приподниматься, также тяжело кряхтя и заодно возвращая меня в момент:

— Дед, куда лыжи навострил?

— Айда за мной, да узнаешь. — он даже не повернулся, просто стал удаляться вперёд по тротуару.

Я отвёл взгляд. Идти куда — то за стариком мне очень даже не хотелось. Идти куда — то в принципе мне не хотелось. Хотелось уснуть и проснуться в том же дне, когда мне позвонили ребята.

И что? Не поехать с ними? Да нет же, поехать! Остановить!

Я, сам того не отследив, инерционно приподнялся и поплёлся следом.

Весь оставшийся путь мы шли в тишине, мне хотелось много чего спросить, но судя по всему, мёртвым разговоры не улыбаются.

Добрались мы сравнительно быстро, за десять минут примерно. Я узнал знакомый дуб, стоящий неподалёку, семенящую перед мамой девчонку, ту самую, блондинистую. Невольно я снова разглядел отвёртку в её спине. Женщина, которая всё также стояла, скрестив руки на груди, одета была в траур: чёрное платье, шляпа с вуалью того же цвета, чёрные колготки и чёрные, очень неудобные на вид, туфли. Она постоянно жала одну ногу к другой, так, что казалось, будто обувь была мала. Глаза её прикрывали огромные солнцезащитные очки.

Чуть дальше разместилась та самая бабка — сонник в своём цветастом наряде, выбивающимся элементом была её серая шаль.

Я наконец обратил внимание, как много всяких людей стягивалось к дубу со всего парка вслед за нами. Удивительное зрелище. Народ стекался одной сплошной рекой, но в разных руслах.

Тут и недовольные подростки с сигаретами, и пожилые люди с библиями и даже парни нерусской национальности, которые, наверняка, в очередной раз докопались до безобидного менеджера. Выглядел этот бедняга весьма красноречиво. Белая рубашка, серые штаны и бейджик на груди. Всё, как полагается офисному планктону. Единственное, что выделялось, кровавая гематома на лбу.

Солнце вошло в раж, когда толпа разрослась до больших размеров. Мне даже стало тесно.

К дубу вышел какой — то мужик с мотающейся верёвкой