Она внезапно почувствовала, что все звери в «Полночном карнавале» не спят и бесшумно наблюдают за ней. В соседней клетке гарпия начала медленно переступать с ноги на ногу.

— Скорее, — сказала Она, — скорее.

Шмендрик уже вставлял ключ в замочную скважину. При первой неудачной попытке замок молчал, но когда он попытался вставить второй ключ, замок громко выкрикнул:

— Хо-хо, тут какой-то волшебник? Какой-то волшебник! — у него был голос Мамаши Фортуны.

— Ах, чтоб ты сдох, — пробормотал волшебник. Он повернул ключ, и замок с презрительным ворчанием открылся. Шмендрик широко распахнул дверцу клетки и мягко произнес: — Прошу вас, леди. Вы свободны.

Она легко ступила на землю, и Маг Шмендрик изумленно попятился.

— О, вы не такая, как за решеткой, — прошептал он, — меньше и не такая… О боже.

Она была в своем лесу, мокром, черном и опустошенном ее долгим отсутствием. Кто-то звал ее издалека, но Она согревала деревья, пробуждала травы.

Галькой о днище лодки проскрежетал голос Ракха:

— Ну, Шмендрик, я сдаюсь. Почему ворон похож на классную доску?

Она отодвинулась в самую глубину тени, и Ракх увидел только волшебника и пустую клетку. Рука его нырнула в карман и появилась вновь.

— Ну, тощий вор, — сказал он, осклабившись в железной ухмылке. — Теперь она нанижет тебя на колючую проволоку и сделает ожерелье для гарпии. — Он повернулся, направляясь к фургону Мамаши Фортуны.

— Бегите, — сказал волшебник. Совершив отчаянный и неуклюжий полупрыжок-полуполет, он приземлился прямо на спину Ракха, зажав ему глаза и рот своими длинными руками. Они упали вместе, но Шмендрик поднялся первым и пригвоздил коленями плечи Ракха к земле. — На колючую проволоку, — задыхался он. — Ты — мешок с камнями, ты — пустырь, ты — разорение. Я набью тебя несчастьем, покуда оно не польется из твоих глаз. Я превращу твое сердце в траву, а все, что ты любишь, в овец. Я превращу тебя в плохого поэта с возвышенными мечтами. Я сделаю так, что все ногти у тебя на ногах станут расти внутрь. Ты у меня попляшешь.

Ракх тряхнул головой и сел, отбросив Шмендрика на десять футов в сторону.

— О чем ты говоришь? — злобно хохотнул он. — Тебе не под силу даже превратить сливки в масло.

Волшебник только начинал подниматься на ноги, как в свою очередь Ракх придавил его к земле.

— Ты никогда не нравился мне, — с удовольствием сказал он. — Ты любишь выпендриваться, хотя при твоей силенке… — Его руки, тяжелые, как ночь, сомкнулись на горле волшебника.

Она не видела. Она была у самой дальней клетки, где скулил, рычал и припадал к земле мантикор. Концом рога Она прикоснулась к замку и, не обернувшись, направилась к клетке дракона. По очереди Она освободила всех — сатира, Цербера, Змея Мидгарда. Чары пропадали, когда узники обретали свободу и исчезали в ночи, кто быстро, кто медленно и неуклюже, — веселая собака, лев, обезьяна, крокодил и змея. Никто не благодарил ее, но Она и не ждала благодарности.

Только паучиха не обращала внимания на мягкий зов единорога, донесшийся к ней сквозь открытую дверь. Арахна трудилась над паутиной, полагая, что это Млечный Путь, опадающий хлопьями снега.

Она шепнула:

— Ткачиха, свобода лучше, свобода лучше, — но Арахна сновала вверх и вниз по своему железному ткацкому станку. Паучиха не остановилась даже на секунду, и когда Она воскликнула: — Это очень красиво, Арахна, но это не искусство, — новая паутина тихо, как снег, опускалась вдоль прутьев.

Поднялся ветер. Паутина скользнула мимо глаз единорога и исчезла. Это гарпия, взмахивая крыльями, собиралась с силами — так навстречу изогнувшемуся гребню волны несутся потоки смешанной с песком воды. Залитая кровью луна вырвалась из-за облаков, и Она увидела Келено, золотую, с волосами, полыхавшими, как пламя. Сильные, холодные взмахи крыльев сотрясали клетку. Гарпия смеялась.

Ракх и Шмендрик стояли на коленях рядом с клеткой единорога. Волшебник сжимал в руках тяжелую связку ключей, Ракх потирал голову и мигал. Слепыми от ужаса глазами смотрели они на поднимающуюся гарпию. Ветер пригибал их, толкал друг на друга, их кости гремели.

Она направилась к клетке гарпии. Маг Шмендрик, маленький и бледный, повернувшись к ней, открывал и закрывал рот; Она знала, что он кричит, хотя и не могла слышать его: «Она убьет тебя, она убьет тебя! Беги, глупая, пока она еще в клетке! Она убьет тебя, если ты ее выпустишь!»

Но Она шла, озаряемая светом своего рога, пока не оказалась перед Келено, Темной. На мгновение ледяные крылья повисли в воздухе, как облака, и древние желтые глаза гарпии опустились прямо в сердце единорога, притянув ее к себе. «Я убью тебя, если ты освободишь меня, — говорили глаза. — Освободи меня».

Она опустила голову, и кончик рога коснулся замка на клетке гарпии. Дверь клетки не отворилась, и прутья не растаяли в свете звезд. Гарпия подняла свои крылья, и все четыре решетки медленно опали, как лепестки раскрывающегося в ночи гигантского цветка. На обломках, ужасная в своей красе и свободная, вскричала гарпия, волосы ее развевались, как мечи. Луна съежилась и скрылась.

Без ужаса Она удивленно воскликнула:

— О, ты такая же, как я! — и радостно попятилась, чтобы увернуться от гарпии, рог ее взметнулся в злобном ветре. Гарпия ударила один раз, промахнулась и с медным звоном взлетела в сторону. Дыхание ее было теплым и зловонным, крылья звенели. Гарпия сияла над головой. Она видела свое отражение на бронзовой груди гарпии и чувствовала, как свет чудовища отражается от ее тела. Как двойная звезда, кружили они друг подле друга, и подо всем съежившимся небосводом не было никого реальнее этой пары. Гарпия в восторге смеялась, и глаза ее обрели цвет меда. И Она поняла, что гарпия собирается ударить во второй раз.

Гарпия сложила крылья и упала с неба, как звезда, но не на нее, а мимо; она пронеслась так близко, что одним пером до крови поранила плечо единорога, светлые когти ее были нацелены в самое сердце Мамаши Фортуны, которая простирала к ней свои острые пальцы, как бы призывая гарпию к себе на грудь.

— Вдвоем! — триумфально кричала ведьма. — Порознь вы не освободились бы! Вы были моими!

Гарпия настигла ее, ведьма переломилась, как сухая ветка, и упала. Гарпия припала к ее телу, скрыв его, и бронзовые крылья ее побагровели.

Тогда Она повернулась. Совсем рядом детский голос звал ее бежать, бежать. Это был волшебник. Глаза его были громадны и пусты, а лицо, всегда слишком юное, стало совсем детским.

— Нет, — ответила Она. — Следуй за мной.

Гарпия издала густой довольный звук, от которого у волшебника задрожали колени. Но Она вновь сказала:

— Иди за мной.

Так вместе шли они из «Полночного карнавала». Луны не было, но в глазах волшебника Она была луной, холодной, бледной и очень старой, освещавшей путь к безопасности или к сумасшествию. Он следовал за ней, не оглянувшись, даже когда удар бронзовых крыльев прервал тяжелый топот Ракха и раздался предсмертный его крик.