— Да ведь каждый человек, Игорь Николаевич, построен по персональному, так сказать, проекту. И что кому запроектировано, поди узнай, пока с ним соли не наглотаешься.

Шрагин молчал. То, что говорил Григоренко, было в общем правильно, но плохо было то, что он отделял себя от товарищей. И в то же время было ясно, что сам он пока поступил разумнее других.

— Игорь Николаевич, вы всегда говорите мне, как лучше действовать, — сказал Григоренко и засмеялся. — Вы ведь не знаете, я как патефон: что на пластинке записано, слова не выпадет. Меня в школе так и звали — «Миша-патефон»….

— Хорошо. Пока не забудьте, что мы собираемся сегодня в четырнадцать ноль-ноль.

Вернувшись домой, Шрагин хотел спокойно подумать о предстоящем разговоре с товарищами по группе, но услышал тихий стук в дверь.

— Да, — недовольно отозвался он.

Это была Лиля. Смотря в сторону и краснея, она быстро сказала:

— Я хочу извиниться перед вами… за вчерашнее.

— Ерунда. У всех нервы не в порядке, я тоже, знаете… — улыбнулся Шрагин. Он хотел в этот момент только одного — чтобы она поскорее ушла и не мешала ему. А она переступила порог и закрыла за собой дверь.

— И все-таки я не знаю, что делать, — тихо произнесла она.

— Одно из двух: или уезжать, или оставаться, — сказал Шрагин.

— Значит, вы допускаете или — или?

— Допускаю, — ответил он, серьезно смотря ей в глаза и повторяя про себя: «Уходи, уходи, нет ни минутки. Уходи».

Казалось, Лиля услышала его, она резко повернулась и выбежала из комнаты…

Перед встречей с товарищами Шрагин с теми же предосторожностями зашел в управление. Полковник Бурмин выгребал из своего сейфа папки и запихивал их в фельдъегерские брезентовые мешки.

— Остаешься? — спросил он Шрагина вместо приветствия.

— Что на фронте? — ответил Шрагин тоже вопросом.

— Всюду плохо, а у нас так просто табак. Может, уже завтра к ночи все кончится. Наши семьи уезжают сегодня, а мы завтра утром. А ты?

— Остаюсь.

— Я думал о тебе… — говорил Бурмин, продолжая распихивать папки по мешкам. — Я все, майор, понимаю: остаешься ты здесь голый и на голом месте, и мы в этом тоже очень виноваты. Но кто мог подумать, что мы не провоюем и двух месяцев — и отдадим юг? Да еще неделю назад я и подумать не мог, что придется вот так сейфы вытряхивать. Ни пяди чужой и тем более своей — вот какая была программа. А теперь свою землю отдаем целыми областями, да еще кровью своей поливаем. Впрочем, тебе это вдруг да и поможет? Немцу небось в голову не придет, что на его пути вдруг станет какой-то майор Шрагин с горсткой людей. В общем, не поминай нас лихом, и желаю удачи. Был бы я помоложе да меньше бы меня здесь знали, ей-богу, остался бы тоже…

Шрагин разволновался. В Москве в спешке с ним не смогли даже попрощаться как следует. И только здесь, от этого усталого пожилого полковника, он услышал человеческие слова, которые так были нужны ему сейчас.

— Спасибо, товарищ полковник, — тихо произнес Шрагин и подошел близко к Бурмину. — Ведь, может, и не увидимся? — так же тихо спросил он.

— Выживем, так увидимся, — буркнул полковник, который, сидя на корточках, застегивал пряжки на мешке. Он поднялся, отпихнул мешок ногой и протянул Шрагину руку. — До встречи, майор, до встречи.

— До встречи, товарищ полковник, — сказал Шрагин, крепко сжав широкую руку Бурмина…

Спустя час состоялась его встреча с участниками группы.

Готовясь к ней, Шрагин отлично понимал, что его рассказ о предстоящей работе будет чисто умозрительным, и теперь даже не пытался делать вид, будто знает что-то такое, чего не знают его товарищи. Самое ценное в этой встрече — возможность хоть немного узнать друг друга. Так вот вышло, что, может быть, завтра им идти вместе на смерть, а они сегодня только впервые увидятся…

— Прочно осесть в городе — наша первая и очень важная задача, — сказал он. — После прихода сюда немцев минимум месяц мы ничего не делаем. Забудем, кто мы. Более того, мы люди вне политики. Нам все равно: хоть сам черт у власти, лишь бы сытыми быть. Но каждый из нас может оказаться в ситуации, когда полезно стать и сочувствующим новой власти. Но тут опасно переиграть. Словом, первый месяц — на изучение каждым своей ситуации и для выработки своей позиции. Затем по моему сигналу вступит в действие известная вам схема связи номер один.

А теперь я хочу побеседовать с каждым из вас в отдельности…

Первым в кабинет вошел высокий парень с каким-то неуловимым выражением лица. Шрагин сначала не понял, в чем дело, — парень явно старался не показать ему своих глаз.

— Рубакин, Анатолий Рубакин, — глухим тенорком представился парень, смотря себе под ноги.

— Садитесь, товарищ Рубакин. Мне бы хотелось услышать, что вы думаете о предстоящей нам работе.

— Ничего я не думаю, товарищ майор, — Рубакин первый раз поднял глаза на Шрагина, и с этого момента на лице его появилось выражение решительности. — Делайте со мной, что хотите, но я не считаю себя способным для этой работы.

— Боитесь?

— Да. И считаю себя не способным.

Все, что говорил этот человек, было так неожиданно, так неправдоподобно, что Шрагин молчал, не находя слов.

— Мне кажется, что вам лучше обнаружить труса сейчас, а не позже, — решительно продолжал Рубакин.

— Но о чем же вы думали, когда шли в спецшколу и собирались стать чекистом? — спросил, наконец, Шрагин.

Рубакин стал с готовностью объяснять:

— Я после семилетки был шофером, но работал мало, имел успех в самодеятельности, у меня тогда тенор прорезался. Мечтал стать артистом. И вдруг меня вызвали и сказали: вот тебе почетная путевка в спецшколу, давай оправдывай доверие и так далее. Как тут откажешься, товарищ майор?

— Почему же вы молчали, когда вас включали в группу? — спросил Шрагин.

— Опять струсил, товарищ майор.

Шрагин долго молчал, смотря в окно, на пустынную улицу.

— Идите к подполковнику Гамарину, — наконец сказал он, — пусть он включит вас в эвакуацию.

— А куда мне явиться… там?

— Куда прикажет совесть. Идите… — брезгливо и с нетерпением ответил Шрагин, смотря на Рубакина и уже не видя его…

В кабинет вошел плотный низкорослый парень с крупной головой, увенчанной копной каштановых вьющихся волос. Прикрыв за собой дверь, он вытянулся, четко, по-военному прошагал к столу, остановился и громко отрапортовал:

— Харченко Павел Петрович.

— Садитесь, товарищ Харченко. Давайте потолкуем о нашей будущей работе.

Харченко сел, провел рукой по своим пышным волосам и, вздохнув, сказал: