Коул не проронил ни слова, но лицо его предательски дрогнуло.

– Хм, а у него талант, – попыталась разрядить обстановку я, наблюдая, как Гидеон задумчиво выбирает, какой цвет лучше подчеркнет изящество рыбьих чешуек – коралловый или индиго.

– Посидишь с ним? – попросил Коул, вставая и собирая папки. От фосфорных ламп на потолке под его ресницами пролегли чернильные тени, напоминая о том, сколько ночей он маялся от бессонницы, ища ответы на те вопросы, что прежде не приходили на ум даже закоренелым ведьмам. – Мне нужно найти главного врача и вернуть ему документы… Ой, все, кроме этих. Это надо отвезти в офис. – Коул вернул одну папку обратно на стол: в углу обложки стояла еще совсем свежая печать полицейского участка Берлингтона. – Скоро вернусь.

Когда бежевое пальто с зеленым шарфом скрылось за углом, я вздохнула и поставила локти на стол, сосредоточив все свое внимание на угрюмом творце.

– Мы найдем способ помочь тебе, – прошептала я, не оставляя надежды, что где-то там, глубоко внутри, Гидеон все-таки слышит нас и надеется на то же самое. – Мы с Коулом уже выработали несколько теорий на этот счет. Помнишь, как плохо он сам контролировал свои… социальные навыки? До того, как принял охотничий зов? Я думаю, с тобой могло случиться то же самое. Ведь зов крови – это ваш первобытный инстинкт… Он мог включиться первым, вот ты и растворился в нем без остатка. Но Коул научился управлять им, так? Значит, нужно лишь понять, как вернуть и тебе нужный рычаг.

Гидеон выводил на чистом листе аквамариновые круги и выглядел совсем незаинтересованным в разговоре. Задумчиво постучав каблуком сапога по полу и смирившись с тем, что делиться своими мыслями с Гидеоном – то же самое, что делиться ими со Штруделем, я открыла оставленную Коулом папку.

Та соблазнительно поблескивала металлическим корешком и была толщиной с мою ладонь, а потому будоражила воображение тем, что же могло скрываться внутри. Я вдруг узнала пятна от кофе и крошки от сахарной пастилы, присохшие к швам: эта папка уже бывала в Шамплейн, часто дожидаясь пробуждения Коула под его подушкой. Я знала лишь то, что над этим делом он бьется уже два месяца – и все безрезультатно. Слишком зацикленный на Гидеоне и тратящий на него не только все деньги, но и все свое свободное время, Коул вечно не успевал. Но категорически отказывался принимать мою помощь и подпускать к этому расследованию… Интересно, почему?

Заглянув внутрь, я быстро поняла причину.

«Томас Райт, 8 лет. Найден в канализационном люке бригадой рабочих. Отсутствуют тазобедренные суставы, малые берцовые кости, пять ребер, надколенник…»

В горле встал ком. Я уже и забыла, каково это – иметь дело с вопиющей человеческой жестокостью. Это навевало воспоминания о кожаном блокноте, исписанном вдоль и поперек заметками о ритуальном убийце, с которого и началась наша с Коулом история. Но на этот раз блокнота было бы явно маловато…

Я пробежалась взглядом по нижним строчкам: крупный безобразный почерк, напоминающий заостренные шпили забора, явно принадлежал Сэму, который вел это дело до своего исчезновения. Задумчиво пролистав несколько страниц так, чтобы не приглядываться к фотографиям с крошечными расчлененными телами, я прочитала одними губами:

«Ребекка Уивер, 10 лет. Реджина Голфид, 7 лет. Джейкоб Локвуд, 12 лет. Майя Силк, 8 лет. Улик не найдено».

Ни одной?..

«Он не оставляет следов. Теперь уж точно».

Что это значит?

Но голос не ответил. Я тряхнула головой и вдруг услышала шелест бумаги: стянув из конца папки один непришитый лист, Гидеон уже вовсю облагораживал его цветными мелками.

– Ох, твою мать! Гидеон, это же отчеты Коула! Миллер его за это…

Я уставилась на рисунок, что выходил из-под его пальцев, перемазанных пастелью. Черным заостренным брусочком он судорожно выводил длинные конечности странного существа, примостившегося в углу отчета. Постепенно они обросли крошечными ворсинками, такими натуральными, что казалось, коснешься – и действительно почувствуешь под пальцем пушистый покров. Я перегнулась через стол, пытаясь разобрать, кому именно они принадлежат: следом за восемью лапами появились восемь глаз, крупное грушеобразное тело и клешни, торчащие из разинутой пасти. Гидеон, не моргая, рисовал гигантское насекомое, заполнившее собою почти весь лист.

Нет, секунду, то было не насекомое…

– Паук? – нахмурилась я, и Гидеон поднял голову, пододвигая отчет ко мне.

Да, и впрямь паук: заштрихованный и будто скалящийся, он таил в себе угрозу. Я никогда не боялась пауков, но чувствовала страх в лихорадочных движениях Гидеона, пока он рисовал, и в том, как он сжимал грязные ладони в кулак, забывая моргать. Очертив плотный контур рисунка, я растерла черную пастель между пальцами.

– Почему ты нарисовал паука, Гидеон?

На миг мне показалось, что я вижу в его глазах давно знакомый мне упрек, но не прошло и мгновения, как они вновь утратили осмысленность. Я остановилась на том, что мне действительно просто показалось, и захлопнула папку, пока не вернулся Коул и не заметил, что Гидеон сотворил с документом.

Попрощались они до странного быстро. Вернувшись с выполненной миссией, Коул что-то прошептал брату на ухо и взлохматил его кудрявые волосы, как когда-то тот делал с ним. Нос Гидеона странно сморщился, но я уже была слишком близко к выходу, чтобы думать о чем-то, кроме долгожданного глотка свежего воздуха.

– Я убил своего брата.

Мы остановились на крыльце из серого камня перед капотом его джипа, и Коул вынул из кармана бронзовое зеркальце. Я и не заметила, как он стащил его из моих вещей, где то хранилось долгие месяцы нетронутым. Казалось, Коул даже забыл о его существовании… Но нет. То, что зеркальце вернулось к нему, не сулило ничего хорошего. Однако каждый справлялся с нервами, как мог: Диего курил ментоловые сигареты, Тюльпана проклинала официантов и ухаживала за садом, а Коул чем-то занимал беспокойные руки. Всяко лучше, чем сходить с ума внутри, будучи абсолютно спокойным внешне.

– Я убил своего брата, – повторил Коул, стиснув зеркальце до скрипа.

– Это не так… Мы ведь столького еще не попробовали! – принялась бормотать я, лишь бы не видеть, как снег тает на щеках Коула от соленых слез. – Морган первая Эхоидун за тысячу лет, но Завтра… Завтра ведь очень древний ковен! Чем, думаешь, она там занимается? Вместе они разберутся. А если нет, то разберусь я! Дар сотворения, помнишь? Я уже давно пытаюсь придумать заклинание, чтобы…

– Я убил своего брата, – повторял Коул вновь и вновь, совсем меня не слушая. Его спина сгорбилась под бежевым пальто, когда он шумно втягивал сквозь зубы морозный воздух, больно кусающий кожу даже под одеждой. – Гидеон был прав. Никто обо мне не заботился так, как это делал он. Когда родителей не стало, опеку над нами взяла бабушка… Но это Гидеон заменял мне и отца, и мать. Это он успокаивал меня в грозу, чтобы я не плакал, и защищал от старшеклассников, когда те отбирали у меня таблетки. Он был моей семьей, а я эту семью бросил.