— Вам нехорошо?

— Нет, — сказал Мона и тут же почувствовала, что атмосфера в помещении действительно тяжелая.

Старый пожелтевший кафель, бетонный пол, три серые каменные ванны. Сам труп. Она так много их уже видела. Так часто слышала звук, с каким труп кладут на каталку — глухое громкое «бух», потому что безжизненные мускулы уже не могут смягчить удара костей об металл. Она присутствовала при множестве вскрытий, выдерживала запахи кала, мочи и гниющего мяса, вид крови и жидкости, содержащейся в организме, стекающих в каменные ванны. Тем не менее в этот раз все было иначе.

— Здесь нужно положить новую плитку, — наконец заявила она.

— К сожалению, на ремонт денег нет, вы же знаете, — сказал Герцог и посмотрел на нее в упор.

— Ну да, везде все одно и то же. — Мона попыталась взять себя в руки. — Но вернемся снова к орудию убийства. К проволоке.

— Да. — Герцог наконец отвел взгляд и снова стал профессионалом. — Края раны бахромчатые, не такие, как при порезе ножом. Кроме того, рассечена вся шея, то есть и сзади тоже. Хотите посмотреть на рану со спины? Тогда нужно перевернуть тело.

— Нет-нет.

— Вот здесь, на веках, вы видите точечные ранки, которые со всей очевидностью указывают на орудие убийства. Нет ни малейшего сомнения. Я бы сказал, убийца потянул со всей силы, так, что порвал яремную вену.

— Вы думаете, убийца хотел этого? Убедиться в том, что Штайер действительно мертв, я имею в виду?

Голубые глаза из-под бесцветных ресниц внимательно смотрели на нее.

— Я думаю, каждый преступник, который планирует убийство, хочет быть абсолютно уверенным в том, что дело выгорит.

Мона улыбнулась сжатыми губами.

— Не аффект?

Теперь — так же холодно — улыбнулся и Герцог.

— Расследование должны проводить вы. По моему мнению, никто не станет изготавливать подобное оружие, если не собирается его использовать. Я думаю, что эту гарроту, как вы ее называете, сделали только с одной целью: кого-нибудь убить.

Мягкий желтоватый свет, современная элегантная мебель. Мона жует кусочек белого хлеба. Госпожа Штайер хорошо подготовилась, как к официальному визиту. Ее муж безучастно смотрит в одну точку. Его красиво постриженные волосы растрепаны, дорогая куртка помята, как будто он не снимал ее несколько дней. Константин Штайер был их единственным сыном. Теперь у них никого нет, и Моне показалось, что именно это и есть самое страшное для обоих: необходимость быть вместе. Без сына, ради которого следует сохранять хорошие отношения.

Чего они ждут? Утешения? Как можно их утешить? Преподнести убийцу на блюдечке с голубой каемочкой? У полиции нет даже подозреваемого. Даже ход событий не удалось восстановить.

— Что-нибудь съедите? — хрипло спросил господин Штайер. Попытался откашляться и зашелся в кашле.

— Нет, спасибо. Разве что кофе, если можно.

— Пожалуйста, — сказала его жена. — Сделайте нам одолжение, поешьте с нами. Мы угощаем, само собой.

— Но я…

— Ну пожалуйста! Вы же наверняка проголодались после такого долгого дня…

— Перестань, Рената! Ты ее в краску вгоняешь! — заметил Штайер, однако еще раз передал Моне меню с молчаливой просьбой в глазах туда все же заглянуть.

Наконец она заказала курицу: дорого, но, тем не менее, дешевле большинства остальных блюд. Госпожа Штайер заказала морковный суп-пюре, господин Штайер — салат. Все намного дешевле, чем курица.

— Вы далеко уже продвинулись? Есть у вас подозреваемый?

Голос Штайера стал на пару градусов теплее, он выпрямился, выглядит оптимистичнее, энергичнее. Это единственная его цель, она и заставляет его жить: отмщение. В Америке родственники многих жертв не отказывают себе в том, чтобы присутствовать при казни убийцы. Как будто надеются, что его смерть что-то изменит. Но чувство удовлетворения никогда не наступает. Наоборот, боль возвращается, рано или поздно, более сильная и властная, потому что после акта возмездия, совершенного государством, нет уже ничего, что можно было бы ей противопоставить.

Мона читала об этом в статье. Когда кого-то убивают, оставшиеся в живых родственники настойчиво требуют возмездия. Мона решает скопировать им статью. Сможет ли эта информация помочь, она не знает. Иногда она бывает полезной. Со Штайером этот номер однозначно не пройдет. Он даже не признается в своих намерениях. Он будет цепляться за абстрактное понятие «справедливость» и крепко верить в то, что это важнее всего. Ему даже и в голову не придет попытаться забыть о своем горе.

Мона сказала:

— На данный момент у нас нет подозреваемых. Никаких следов. Я бы с удовольствием сообщила что-нибудь другое, но врать вам нет никакого смысла. Ваш сын был очень успешным человеком. Всем нравился, все желали ему только добра. Должно быть, у него был враг, но мы не знаем, кто это мог быть. Мы в растерянности, поэтому я и пришла к вам. Да, вас уже допрашивали, но, возможно, вы знаете что-то еще, что могло бы нам помочь.

— Что мы можем сделать? — спросила госпожа Штайер, загоревшись.

Было очевидно: ей хочется что-нибудь предпринять. Не сидеть просто так, окаменев в своем горе. Подали еду, но никто из них троих не обратил на это ни малейшего внимания.

— Ваш сын Константин жил в Мюнхене на протяжении семнадцати лет. Приезжал к вам три-четыре раза в год, всегда проводил с вами рождественские каникулы. И у него практически не было в Ганновере знакомых и друзей. Я права?

— Да, так и есть. Если он приезжал в Ганновер, то только из-за нас, — сказала госпожа Штайер.

— Он никогда больше никого не навещал, когда был там? Старых школьных друзей?

— Нет, Ганновер остался для него в прошлом. Был интересен ему только тем, что там живем мы. В порядке вещей для взрослого мужчины.

— Вы довольно часто приезжали к нему сюда. Где вы в таком случае останавливались? У него?

— Нет, нет. Здесь, в отеле. Мы часто обедали у него. Он так вкусно умел готовить…

Госпожа Штайер замолчала, борясь со слезами. Ее снова охватило отчаяние. Теперь горе будет всегда рядом, всю оставшуюся жизнь будет мучить ее. Никогда не почувствует она себя счастливой. Но еще ужаснее было осознание того, что, возможно, во всем виновата она. Может быть, Господь карает ее, потому что она недостаточно ценила то, что у нее было. Не благодарила Бога за то, что имела.

— Может быть, закончим? Уже поздно, и вы устали.

— Нет… Нет, прошу вас. Я справлюсь.

— Когда вы бывали у него, вы знакомились с кем-то из его друзей?

Госпожа Штайер нетерпеливо перебила ее.

— Извините меня, но мы уже рассказывали об этом вашим коллегам. Мы назвали имена людей, которых встречали у Константина, мы…

— Людей, которых вы нам назвали, мы уже проверили и перепроверили. Ни у кого из них не было повода причинить вашему сыну зло.