Можно затолкнуть ему в горло пробку. На рентгеновском снимке ее не увидишь, и я сильно сомневаюсь, что нашему патологоанатому придет охота вскрывать покойнику гортань. Но вот где взять пробку?

— Кончай это обдумывать! — вскрикивает он.

— Расслабься, — говорю. — В данную минуту я не уверен, что я тебя прикончу.

В самом деле. Есть другие способы.

Накачаю-ка я его калием. Если делать это постепенно, сердце у него остановится, а кардиограмма при этом не зафиксирует никаких скачков.[19]И после смерти, когда многие клетки полопаются, как воздушные шарики, весь его организм будет буквально плавать в этом калии.

— Один хрен, — говорит он. — У меня могут найти рак.

— Уже нашли, — говорю я.

— Откуда ты знаешь?

— Я только что видел результаты биопсии.

— Господи! Рак! Что, очень плохо?

— Да нет, фантастика. О таком все только мечтают.

Скилланте качает головой, на глазах слезы.

— Умник, ядрена мать. С детства был такой. — Он хватает меня за бейджик. — Ну и как ты теперь себя называешь?

Его лицо выражает изумление.

— Питер Браун? Как в песне Битлз?

— Да, — отвечаю, впечатленный его познаниями.[20]

— Поменяли Пьетро Брна на Питера Брауна? Совсем нас, что ли, за дураков держат?

— Похоже, что так.

По системе громкой связи разносится голос:

— Код «синий». Весь свободный медперсонал — в палату 815 в Южном крыле.

Объявление повторяется несколько раз. Скилланте смекает, что дело серьезное.

— Медвежья Лапа, я нем как рыба, обещаю, — говорит он.

— Если проболтаешься, я вернусь и тебя прикончу. Усек, чучело?

Он кивает.

Перед тем как выйти из палаты, я вырываю из стены телефонный шнур.

Я добираюсь до пункта вызова. До близлежащего холла, во всяком случае.

Код экстренной помощи — наша всеобщая слабость, это та ситуация, когда все происходит, как в фильме экшен. Даже если не ты выкрикнул «Приготовились!» с дефибриллятором в руке, у тебя всегда есть шанс наложить кислородную маску или вкатить больному инъекцию, приготовленную кем-то из стоящих рядом с каталкой сестер. К тому же сбегается весь медперсонал, а не только из терапии, что подразумевается, то есть это классный повод пообщаться. Если же больной и вправду отдает концы, не исключено, что тебе удастся спасти чью-то жизнь и таким образом оправдать свою бездарную карьеру.

Но сегодня явно не тот случай. Это случай, когда пациент умер несколько часов назад, и теперь медсестра пытается обезопасить свою латышскую задницу.

— Время? — сразу спрашиваю я.

Лейни оборачивается с секундомером в одной руке и списком всех, кто должен присутствовать здесь в эту минуту, в другой.

— А, доктор Браун, привет! — Она мне подмигивает. — Я вас уже записала.

— Спасибо, — отвечаю.

Лейни при всем своем уме вышла замуж за человека с интеллектом двенадцатилетнего подростка, который ходит в баскетбольной фуфайке до колен — выходное платье, да и только. Другое дело бейсбол.

Бейсболисту следует вернуться в палату Скилланте и либо прикончить его на месте, либо решить, что с ним делать дальше.

Выбор неочевиден. Если оставить его в живых, он сообщит Дэвиду Локано мое местонахождение, и тогда, чтобы не стать трупом, мне придется удариться в бега. А с другой стороны, они могут подумать, что я работаю в больнице из желания искупить вину перед своими жертвами.

Или что-то в этом роде.

— Сэр? — раздается тоненький голосок у меня за спиной.

Я оборачиваюсь. Мои студенты-медики. Два недоразумения в белых халатиках. Он и она. Это все, что я про них помню.

— Доброе утро, сэр.

— Какой я тебе «сэр»? — говорю. — По-твоему, я груши околачиваю? Идите проверьте лабораторные анализы.

Это простое распоряжение их явно озадачивает, но у одного из них находится ответ:

— Мы уже проверили.

— Тогда стойте здесь.

— Но...

— Извините, ребята. Вашим просвещением мы займемся позже.[21]Увидимся в семь тридцать, на общем собрании.

Не успеваю я сделать и трех шагов, как меня выдергивает по пейджеру Акфаль из интенсивной терапии. Набираю его.

— Есть свободная минутка? — раздается в трубке его голос.

Вместо того чтобы сразу ответить «нет», я спрашиваю:

— Что-то серьезное?

Вопрос глупый, в противном случае он бы меня не вызывал. Времени на болтовню у него нет.

— Мне нужна твоя помощь по поводу торакотомии.

Блин.

— Сейчас буду.

Я поворачиваюсь к своим студентам:

— Ребята, планы меняются. У дяди Акфаля есть для нас работка.

Мы направляемся к пожарной лестнице. Один из моих студентов нервно кивает в сторону палаты, откуда прозвучал код экстренной помощи:

— Разве это не наш пациент, сэр?

— Теперь уже Господа Бога.

Торакотомия — это когда ты втыкаешь больному заостренную трубочку в грудную клетку. Это делается, когда переизбыток крови — гноя, воздуха, чего угодно — в грудной клетке начинает сдавливать одно или оба легких, затрудняя дыхание. Тут главное не повредить ключевые органы — легкие, селезенку, печень, а также подреберную полость с ее важными артериями, венами и нервными узлами. (Изучите ребрышки, можете даже их сварить. А потом стравить.) А так задача несложная. При условии, что пациент лежит спокойно.

Чего в принципе не бывает. Вот почему нужен я. Хвастаться тут нечем, но одним медицинским навыком я владею почти в совершенстве — я об умении намертво фиксировать больного. Сейчас моим студентам предстоит увидеть нечто особенное: гений в действии.