— Просто удивительно, — сказала Ленка. — Кто все это нарисовал?

— Я, — сказал Алекс.

— Ты? — удивлённо протянула Ленка, глядя на Алекса. — Вот уж не подумала бы, что ты художник.

— После колледжа я два года занимался живописью. У меня была парочка персональных выставок, и я даже ухитрился продать на них несколько картин. Потом, правда, понял, что больших денег живописью не заработаешь, а жизнь в бедности меня не устраивает. Вот почему я оказался на курсах «Блумфилд Вайса».

— Стыдно быть таким меркантильным, — сказала Ленка.

Алекс пожал плечами:

— А разве все мы собрались на курсах не для того, чтобы научиться зарабатывать деньги? — В его голосе прозвучало раздражение. Определённо Ленка коснулась больной темы.

— Извини. Ты, наверное, прав. Но ответь, почему ты выбираешь для своей живописи такие странные сюжеты? Зачем писать нефтеперегонные заводы?

— Я родом из Нью-Джерси, — объяснил Алекс. — У нас там полно нефтеперегонных предприятий. Они волновали моё воображение с детства. Потом, когда я учился в колледже, я спросил себя: а почему бы все это не нарисовать? Со временем это превратилось прямо-таки в навязчивую идею.

— Картины у тебя просто загляденье, — сказала Ленка, прохаживаясь по комнате. — Это что, тоже Нью-Джерси?

Она остановилась перед полотном, на котором нефтяные вышки прямо из песка уходили вверх, к небу. Нефть горела, и пламя отбрасывало багровый отблеск на голубое небо пустыни. Сочетание созданных человеком металлических конструкций и нерукотворной мощи природы производило неизгладимое впечатление.

— Нет. Это промышленный центр Джубайл в Саудовской Аравии, — произнёс Алекс. — Местным предпринимателям моё творчество очень понравилось, и я продал им все свои картины, за исключением этих.

— Неудивительно, — заметила Ленка.

— Я бы хотел, чтобы у меня их осталось больше.

— Наоборот, хорошо, что их осталось немного. А то я никак не могу отделаться от ощущения, что живу на нефтеперегонном заводе, — вставил словечко Эрик. — Не понимаю, почему нельзя рисовать, к примеру, подсолнухи?

— Буржуазный предрассудок, — пробурчал Алекс.

— А вот мне нравятся заводы, — заявил Дункан. — Скажи, пожалуйста, ты никогда не пытался нарисовать пивоварню?

— Пока нет, — сказал Алекс. — Но раз ты заговорил о пивоварне, тебе, похоже, захотелось пива?

— Я уже думал, что ты никогда меня об этом не спросишь.

Начиная с этого вечера, шестёрка стажёров несколько раз в неделю собиралась на квартире Алекса и Эрика и занималась. Довольно быстро они определили, у кого какие знания и способности. Эрик много знал и схватывал новую информацию на лету. Дункану процесс обучения давался с трудом. Алекс и Крис с грехом пополам усваивали новый материал, правда, Крису это стоило больших усилий, чем американцу. Йен держал себя так, словно понимал абсолютно все. Правду сказать, основные принципы он усваивал мгновенно. Но когда дело касалось скрупулёзных исследований и вычислений, Йен был безнадёжен. Ленка, похоже, не уступала в способностях Эрику, хотя у неё имелась тенденция слишком быстро делать выводы, которые иногда казались непродуманными. Таким вот образом они занимались, помогая друг другу, и неплохо в этом преуспели. Все, за исключением Дункана, которого профессор Валдерн на третий день обучения загнал в угол.

Алекс оказался не единственным стажёром, которого можно было бы назвать случайным человеком в мире финансов. Кадровая политика «Блумфилд Вайса» отличалась своеобразием. Хотя на рынке рабочей силы было полно англосаксов с экономическим образованием, на курсах обучались выходцы из Индии, Африки и Японии. Возраст всех был примерно одинаковым — двадцать два — двадцать четыре года. Среди американцев были любитель азартных игр, женщина-дизайнер и профессиональный футболист — во время последней игры он получил серьёзную травму и поэтому слегка прихрамывал. Среди иностранцев числились бывший подводник французских военно-морских сил, чрезвычайно хладнокровный японец, который постоянно носил тёмные очки и любил, чтобы его называли Тексом, и некий представитель Саудовской Аравии: тот, видимо, сразу понял, что программу ему не одолеть, и оттого совершенно ничего не делал. Была ещё итальянка, которая неважно знала английский язык и тратила большую часть времени на то, чтобы понять, о чём говорят в аудитории. Кроме того, она уделяла много внимания своей трёхлетней дочери.

Ко всем стажёрам, вне зависимости от их происхождения и цвета кожи, относились одинаково — за исключением чернокожей американки Латаши Джеймс. Все профессора, включая Валдерна, относились к ней с подчёркнутым уважением, и это приводило Латашу в бешенство. Ей прочили важный пост в муниципальном финансовом отделе, предполагалось, что она будет обеспечивать связь между банком «Блумфилд Вайс» и афро-американскими деловыми кругами. Латаша тем не менее хотела, чтобы с ней обращались точно так же, как и с другими стажёрами.

Эрик и Алекс были правы: среди стажёров оказалось много подхалимов, которые в буквальном смысле смотрели профессорам в рот, а когда те подходили к ним на занятиях, сразу же вскакивали. Когда же в аудиторию заходили директора отделений банков, уже сейчас подбиравшие для себя кадры, они стояли перед ними чуть ли не навытяжку. Временами Крис думал, что кое-какие их приёмчики ему было бы полезно перенять, но никак не мог переломить себя.

Хуже всех оказался Руди Мосс. Иногда он говорил такое, что всем становилось не по себе.

Однажды в аудиторию пришёл Сидни Сталь. Сталь занимал пост председателя правления «Блумфилд Вайса». Это был маленький человечек с хриплым голосом, красными щёчками и толстенной сигарой, вечно торчавшей у него в углу рта. Крису он понравился.

Вот настоящий человек дела, решил он. Сталь идёт к намеченной цели самым коротким путём и не обращает внимания на условности.

Когда Сталь в своём обращении заявил, что ему плевать на то, кто они и откуда, лишь бы они зарабатывали для банка хорошие деньги, Крис ему поверил. Закончив свою короткую, но энергичную речь, Сталь спросил, есть ли у стажёров к нему вопросы. Первым вскинул руку Руди Мосс. Крис поморщился.

— Мистер Сталь, меня зовут Руди Мосс.

— Ну, что там у тебя, Руди?

— Я вот слушал вас, мистер Сталь, и думал: сколько же нужно иметь мудрости и выдержки, чтобы терпеть в этих стенах такую пёструю компанию, которая здесь собралась?

Сталь посмотрел на него и затянулся сигарой. Руди ласково ему улыбнулся. Сталь продолжал курить, но молчал. Шестьдесят стажёров навострили уши.

Руди не выдержал затянувшегося молчания.

— Я, мистер Сталь, просто хотел узнать, не боитесь ли вы принимать в свой штат таких людей, как мы? Не скажется ли это на репутации и процветании банка?

Глаза у Сталя полыхнули; одновременно зарделся кончик его сигары.

— Не скажется, сынок, — наконец произнёс он. — Потому что большинство из тех, кто присутствует в этой аудитории, будут зарабатывать для меня деньги. Большие деньги. Конечно, — добавил он, — кое-кто из вас попытается меня надуть. И эти люди есть среди вас. Вот ты, Руди, к кому себя причисляешь?