Самсона я лично не знал. И никаких предубеждений относительно него у меня не было. Но образ в моем воображении рисовался именно такой.

Обогнув насыпной остров, именуемый площадью Победы, где стояла скульптурная группа, воздвигнутая в честь «защитников отечества от ворогов и нечисти», «Ласточка» устремилась к аэропорту. Позади сверкал десятиметровый шпиль, вознесенный к лучистому небу и хранивший память о войнах от Рюриковичей до наших дней. Чуть ниже на барельефе виднелись былинные рыцари, облаченные в шлемы и кольчуги, с обнаженными мечами, шипами и круглыми щитами. С ними мирно соседствовали солдаты в фуражках и касках, с автоматами наперевес и Георгиевскими крестами на груди… Выглядели все пафосно и солидно.

Миновав канал, уводящий к аэропорту Пулково, «Ласточка» пролетела чуть дальше и свернула в сторону Царского Села. Примерно через километр пилот свернул вновь и углубился в хитросплетение узких каналов маленького поселка, состоявшего сплошь из особняков нуворишей. Сбавив скорость, «Ласточка» с изяществом балерины, танцующей сольную партию, перетекала из улочки в улочку, пока не остановилась возле высокого трехэтажного дома из красного кирпича с огромным бронзовым кактусом, который венчал крышу, словно герб древнего рода.

Заметив мой насмешливый взгляд, Трои усмехнулся и проворчал:

— Валька посчитал это забавным… Никто из соседей так и не понял, за каким хреном он на крышу кактус высадил, к тому же из бронзы, а не из золота… Валька говорит, что это он памятник молодости своей поставил.

Епифанов поднялся из кресла, поставил бокал с недопитым виски на стол и направился к выходу. Я встал за ним, но и шага сделать не успел: дверь рубки открылась и из нее показался худощавый бледный молодой человек с лицом истинного британца.

— Трой Авдеевич, извините, что отвлекаю, но один из служебных катеров господина Куракина отсутствует на приколе.

— Ну и что? — прокаркал Трои. — Кто-то из прислуги на рынок отправился.

— Обычно на рынок они ездят по пятницам и субботам, но никак не в среду! — возразил пилот. — Я хорошо знаком с укладом жизни Куракиных — раньше ведь у них работал.

— Хорошо. Учту, — сказал Трои, выходя из зала.

— Вы же сами просили говорить обо всем подозрительном… — вслед ему произнес мальчишка. Я пошел за Епифановым.

За городом жара ощущалась меньше: больше простора, воздух рассеивается лучше… И чище здесь тоже. Не так уютно, как в лабиринте узких каналов Васильевского острова, но все равно хорошо.

— Пойдем. Не задерживайся, — проворчал Трои.

Видно было, что слова пилота взволновали его. Миновав открытые ворота, мы вышли на дорожку к дому, устеленную мраморными плитами и ограниченную булыжными бордюрчиками. Каждый булыжник бордюра был раскрашен в свой цвет и имел украшение либо в виде аляповатого цветочка, либо в виде солнца, раскидывающего лучи в разные стороны, словно пьяный арбалетчик стрелы в неведомого врага.

Заметив мой удивленный взгляд, Трои пояснил:

— У Кактуса дети малые. Вот и балуются. Я одобрительно хмыкнул и налетел на спину внезапно остановившегося Троя.

— Что-то не так… — сказал он, хищно осматриваясь по сторонам.

— В чем дело? — спросил я, не чувствуя опасности. Очень уж безобидно выглядел этот дом: дорожка, ворота, клумбы с цветами и тенистые яблони, усыпанные щедро маленькими зелеными плодами, которые к осени нальются соком и пригнут ветви к земле, норовя обрушиться на голову проходящего мимо юного Ньютона.

— Собак нет. У Кактуса они больно брехливые. Каждый раз вылетают, набрасываются, лизаться лезут. Брехливые и добрые… А тут — тишина. Непорядок это.

— Может, спят? — высказал я предположение, обходя Троя и продолжая путь.

— Быть того не может. Кактус натренировал их просыпаться при звуке мотора катера и встречать гостей — хоть прошеных, хоть непрошеных, — следуя за мной, отвечал старик.

— Да мало ли что могло произойти? К врачу повезли собак — ушки там у них разболелись или еще что… — беспечно заявил я, поднимаясь на крыльцо.

Трои не ответил.

Я нажал на кнопку звонка: в глубине дома запел соловей и через минуту стих. Постоял минут пять, переминаясь с ноги на ногу. Затем повернулся к старику:

— Кажется, дома никого нет.

— Быть того не может! — не поверил он.

Я взялся за ручку и толкнул дверь — так, на всякий случай. Она поддалась… Распахнулась…

Похоже, чутье старика не подвело — и впрямь случилось что-то неладное. Я взялся за рукоять пистолета и переступил порог.

Достать оружие так и не успел: на мою голову обрушился небесный свод. В глазах потемнело… Потом я увидел черта, скалившего клыки мне в лицо, из его рта воняло клоакой преисполни… Я перестал чувствовать свои ноги… Ноги перестали держать мое тело… Пол качнулся, словно палуба прогулочного катера, попавшего в шторм, и я отрубился.

Древние греки верили во всякую чепуху. Например, наивно полагали, что рядом с ними обитают полулюди-полулошади, что на горе Олимп имеется общежитие богов. Они видели в зарослях кустарников наяд и опасались злобного Пана — пакостного и ужасно неприятного типа. Помимо того, были убеждены, что небеса — точно такая же земля, только расположенная сверху, поэтому и поддерживают небесную твердь могучие Атланты — то ли преступники, осужденные за какие-то прегрешения, то ли рабы, лишенные смелости Спартака. Предания не сообщают о бунтах Атлантов или хотя бы о маленьких восстаниях — с целью изменить режим работы, ввести кратковременные отпуска и бесплатную выдачу молока за вредность…

И все же в чем-то греки были правы. Моя голова испытала удар, равный по силе обрушению небесного свода! Я чувствовал себя Гераклом, вызвавшимся подменить одного из Атлантов на время…

В принципе, не так страшен удар, как наступающий за ним отходняк!.. Я выпал в болезненное забытье, наполненное черными, разбухшими от влаги тучами, которые жирными навозными жуками вздымались к небу и закрывали своими телами солнечный диск…

Возвращение к реальности было чудовищно болезненным — до сумасшествия и слепоты. Первое, что я услышал, перед тем как разлепить склеившиеся глаза, — спокойный голос Евгения Постегайло:

— Кажется, приходит в себя.

— Пропустите врача! — зашумел незнакомый мужчина.

Осколки света резанули глаза, и боль лавиной захлестнула голову. Я собрался было отключиться, но под нос мне сунули какой-то яд. Вонь мобилизовала сознание, и я окончательно очнулся.

Так… Лежу на полу роскошного холла огромного дома… На высоте примерно пяти метров — потолок, украшенный лепниной и росписью… Я никак не мог вспомнить: как тут оказался?

Лежать было холодно… Картинка плыла… С трудом разобрал изображение кактуса посреди потолочной пустыни… Память моментально сработала на образ: Валентин Куракин по кличке Кактус… К нему вместе с Троем Епифановым я отправился на «Ласточке», дабы побеседовать с сыном последнего…