— А, шутка, — важно покивал он, щуря карие глаза. — Ага, смешно, я чо-то сразу не настиг… Смешно, я запомню, да… А мы тут с парнями отираемся, норм так, культурно проводим время… хочешь с нами?

— У меня дела, — не меняя тона и скорости, ответил я. — Увидимся, Проги, нашим привет.

Но тот и не подумал отстать.

— Да, точно, конечно дела, — он мелко подергал носом и продолжил неотступно следовать рядом.

На встречных прохожих босолапый чу-ха при этом зыркал так, будто сопровождал известного вистар, которому простой смертный обязан уступить дорогу. Пешеходы шипели, скалились, но замечали наши двухцветные жилеты и благоразумно убирались с дороги.

А затем Прогиб задал ожидаемый вечный вопрос:

— Может, я могу помочь тебе в этих делах? — Его худая морда аж подрагивала от нетерпения и готовности угодить. — Я могу быть полезен, честно-честно!

Мда… я видел лекарских пиявок куда менее прилипучих, чем этот парнишка…

— Проги… — Я остановился и повернулся к молодому чу-ха. — Ты мне не поможешь. Я рад твоему рвению. Но возвращайся к парням и продолжайте оттягиваться… или чем вы там занимаетесь, сисадда?

Прогиб перестал жевать, вздохнул и осел на хвост. Казалось, он готов по-настоящему обидеться. Из пасти вырвался очередной тоскливый вздох.

— Хао, Ланс… — кивнул он, смущенно почесывая щеку. — Хао, только не заводись… я понимаю… Но ты это… имей в виду, если что, то я завсегда… ты только дай знать, хорошо?

— Хао, Проги, — как можно мягче подтвердил я, — я знаю.

И двинулся дальше по улице. Оглянулся, заметив, как Разрушитель смотрит мне вслед; заметил, как тот уныло побрел к своим, при этом не переставая посматривать на меня через плечо.

Я покачал головой и сбавил шаг. Настроение подпортилось, ехать на сквозном транзите расхотелось. Решив проветриться, я свернул к стоянке гендорикш возле торгового центра неподалеку. Задрав маску, присвистнул специальной трелью и махнул рукой.

Извозчики тут же заметили.

Засуетились, вскакивая из-за пластиковых столов для игры в моннго, бросились к повозкам. Одна из колясок оказалась проворнее прочих, ее водитель уже сидел в седле — она-то и рванула со стоянки, уже через несколько секунд подкатывая к обочине рядом со мной. Остальные рикши визгливо бранились вслед более расторопному коллеге.

Откинув прозрачный пластиглассовый полог, я нырнул в узкую пассажирскую кабинку, и только сейчас заметил, что за рулем гендо сидит старуха. Древняя, как сама пустыня, замотанная в мешковатый балахон, шарф, капюшон и накидку.

Из-под тряпок выглядывал лишь край совершенно седой морды и кончики огромных ушей, помогавших пустынным манксам охлаждать организм даже в самую лютую жару. А еще я успел разглядеть характерное налобное украшение из просверленных монеток-юнов.

— Да не пересохнет вода в твоем кувшине, мать, — поприветствовал я бывшую кочевницу, внезапно испытав нечто вроде ностальгии по утраченному племени. Нечасто встретишь чу-ха-хойя на улицах гнезда…

— И тебе не испытывать жажды, — проскрежетала пожилая самка, почтительно поклонившись и вставляя лапы в защитные кожухи на руле. — Куда тебя доставить?

Разумеется, она узнала мутанта — странное и уникальное лысое существо, которое ее сородичи много лет назад нашли в пустыне, — но ничем этого не выдала.

— В «Перпекто», — скомандовал я, устраивая рюкзак на коленях и мостясь на скрипучей сидушке. — И можешь особо не спешить.

— Как скажешь, сынок…

Гендо зафырчал электромотором, покачнулся, отлепился от обочины и ловко влился в полноводный поток себе подобных. Оставив станцию транзита за правым плечом, мы покатили по Полночной, а вокруг нас Юдайна-Сити укутывался в предвечернюю вуаль.

Все ярче светились рекламные слепки, загорались новые афиши и полотна, в лавине транспорта стало чуть больше общественных пассажирских фаэтонов. Над головами покачивались ветростаты, хвостами сцепленные с накопительными станциями на крышах комплеблоков и деловых центров; их пузатые бока тоже сверкали рекламой. Облака рассеялись, и мягкое вечернее солнце дробило лучи о глыбы зеркально-бетонных высоток.

— Что привело тебя в шумное гнездо, мать?

Очередной укол воспоминаний заставил меня задать вопрос еще до того, как я хорошенько взвесил его необходимость. Узкие плечи под грудой тряпья вздрогнули — старуха усмехнулась. А затем все же ответила, коротко и едва оглянувшись, чтобы слово не сдуло ветром:

— Месть.

Мне стало не по себе. И от того, каким тоном чу-ха произнесла это, и от новой волны воспоминаний. Месть чу-ха-хойя не была похожа на месть городского жителя. И если старуха пришла в Юдайна-Сити, чтобы исполнить обет, я искренне сопереживал объекту ее ярости…

Однако, как выяснилось через минуту, я все неверно понял. И когда уже был готов задернуть исцарапанный полог, рикша неожиданно пояснила, негромко и хрипло, заставляя основательно напрягать слух.

— Один из старейшин стаи убил моего младшего сына в ритуальном бою, — сказала она, снова подвернув голову, но не отвлекаясь от загруженной и шумной дороги. — Я не смирилась и вдосталь накормила ублюдка толченым стеклом. Пожертвовала на это любимый хрустальный бокал, подарок мужа на свадьбу… Убийца сдох в страшных муках.

У меня невольно скрутило живот. Жуткая кончина, ничего не скажешь. За которой (что мне оставалось предположить самостоятельно) последовало изгнание… Немало пожалев о собственной любознательности, я покрутил под перчаткой кольцо Аммы и не придумал ничего лучше традиционного племенного:

— Пусть дороги твоих решений приводят только к самым чистым колодцам, мать… — После чего все же аккуратно задвинул полог и откинулся на жесткую спинку пассажирского сиденья.

Старуха снова вздрогнула в хриплой усмешке, благодарно покивала и склонилась над рулем.

Остаток дороги до клуба прошел в молчании. Вопили тысячи двухколесников, фыркали двигатели обтекаемых фаэтонов, то здесь, то там слышались пронзительные сирены тетронских бронетранспортов. Не замечая непрестанного гама, я замкнулся в невеселых мыслях и попытался представить, какой смелостью нужно обладать, чтобы нарушить вековые законы; чтобы пойти против собратьев и при этом знать, что остаток жизни проведешь в чужом для себя мире. В одиночестве, ничуть не более привлекательном моего собственного…

«Перпекто» находился на границе Бонжура и Ишель-фава, укрывшись под трехуровневой эстакадной спиралью в ряду себе подобных зданий. Они составляли целый квартал — нагромождение безликих бетонных кубов без кричащих вывесок и указателей: клуб, ринг без правил, бойцовская псарня, непростой иллюзиумный оазис и еще много чего интересного, известного лишь посвященным.

Поговаривали, что где-то здесь также притаился особенный уютный дом для любителей жестких экзотических оргий, когда все участники приковывались за хвосты к одной длинной прочной цепи, или платили за время с кукуга без натуралистичных внешних оболочек, фактически на голом каркасе из пластосталида и сложносоставных шарниров…

Количество простеньких гендо под нависающей развязкой уменьшилось, число дорогих фаэтонов возросло. Они подкатывали или опускались из полетных коридоров, высаживали