class="p1">Конечно, ничего этого сказано не было. Более того, я вырвался из захвата, причем грубо и быстро. Но клянусь, ничуть не желая случившегося дальше!

Правой ладонью я хлопнул Банта по уху. Метко и сильно, заставив разжать когти и отшатнуться. И едва успел улизнуть, как тут очнулся Толстяк. Оскалив зубы, он бросился на меня с раскинутыми лапами, как штормбольный нападающий, словно хотел врезаться и сбить с ног.

Я ухватил его за усы. Знаю-знаю, это очень грязный и болезненный прием, особенно если рвануть и выдрать. Но я не собирался никого калечить, поэтому просто вцепился в жесткий пучок, потянул вниз и в сторону, в это время правой рукой нащупав в кармане кастет.

Толстяку хватило одного точного удара в челюсть.

Убедившись, что чу-ха «поплыл» и уже не держит равновесия, я навалился на его плечо и затолкнул в кабинет. Запутавшись в алой шторе и сорвав ее с крючков, тот со стоном завалился внутрь, чуть не свернув стол.

Бант, однако же, от туши приятеля увернулся. Скользнул в сторону, набросился на меня, и с неожиданным для такого засранца умением провел несколько грамотных ударов верхними лапами.

От первого и второго я вовремя уклонился, на третий подставил кастет. Кулак Банта прямехонько встретился с легким сплавом, смачно хрустнули костяшки, чу-ха яростно заверещал, отскочил и прижал к груди больную руку.

— Сука! — завопил он так, что проходившая неподалеку официантка уронила поднос. — Ты труп, ублюдок, дерьма вонючего кусок! Конец тебе и твоему хозяину!

— Не шипи, пунчи, — снова раскрыв ладони, попросил я. — Зря вы вмешались. Тайчо тут ни при чем, как и некий Свишшу… За кулак, конечно, прости, но ты сам стукнулся.

Бант снова ринулся в атаку. С безрассудной яростью, которую подстегивали горячая кровь чу-ха, качественная «карамель» и привычная безнаказанность богатого горожанина. Но уже через мгновение его обхватили сзади, потянули в сторону, а между нами как из-под земли выросли двое вышибал в безупречных стильных костюмах и массивных очках.

— Вы, ребятки, неверно оценили ситуацию! — прокричал я Банту через плечо ближайшего охранника. Спешно и путано, но понимая, что именно это сейчас приходящий в себя слибу и запомнит. — Вы помешали очень серьезной сделке! Так что сами теперь перед господином Мокки и объясняйтесь!

Меня ударили в живот.

Не очень-то сильно, но показательно и с предупреждением. Застонав, я отступил, успел скинуть кастет в карман, и только после этого болезненно втянул воздух. Надо мной возвышался все тот же безымянный вышибала от крыльца.

— Ланс? — он с укором покачал головой и ласково погладил отбитый о пряжку кулак. — Ведь я же просил…

— Пунчи… — просипел я, поднимая руки над собой. — Клянусь, это недоразумение. Я не делал ничего такого… мы обсуждали честную сделку, как тут заявились эти двое и начали меня задирать! А затем еще и бить!

— Ланс…

— Можешь спросить господина Мокки, он подтвердит…

— Ланс!

— Ладно-ладно, заткнулся…

Отступив на пару шагов, я заглянул в кабинку через плечо охранника. Банта увели вглубь и осматривали его сломанные пальцы, тот шипел, ругался и обещал, что его мамочка сравняет это сраное заведение с землей; Толстяка привели в чувство и усадили в кресло; Скрот Мокки все еще держался за виски и тоненько подвывал.

С балконов снизу и «парящих» площадок на нас с любопытством поглядывали участники турнира. Кто-то из онсэн попытался заснять происходящее на «болтушку», но ей мягко намекнули на последствия, и она торопливо спрятала устройство.

— Тебе лучше уйти, терюнаши…

— Да, конечно, — я вздохнул, всем видом демонстрируя попранную невинность. — Без проблем, пунчи, я ведь обещал не создавать неприятностей.

Сопровождаемый угрюмым вышибалой, двинулся к выходу. Напоследок украдкой показал Банту оттопыренный мизинец и победно ухмыльнулся, когда тот вспыхнул от злобы; надел капюшон, вдруг с сожалением вспомнив, что не допил пайму, а она в «Перпекто», мягко скажем, стоила вовсе не пяток юнов…

На нас косились, уступали дорогу. Из кабинки с сорванной шторой все еще неслись бессвязные проклятья искалеченного.

Охранник не стал прощаться, молча закрыл за мной двери. Самочка на стойке смотрела с откровенным любопытством, но расспрашивать не решилась. Вернув ей жетон на хранение «Молота», я размышлял, что дело Перстней неожиданно усложнилось и теперь выйти на фер Приша станет немного труднее.

Это было невесело, да. Как сказали бы профессиональные игроки в тайчо, этим вечером я попробовал сделать «перескок», но вместо этого со всей дури вжарил по маскирующему шару…

Забрав башер и спрятав в кобуре, я попрощался с привратницей и вышел в вечернюю прохладу. Ничего, я обязательно придумаю, как подобраться к Фиррикре Пришу и деньгам Перстней. А вот Скроту Мокки в сегодняшнем турнире хорошо сыграть явно не доведется…

praeteritum

Мой статус колеблется между «домашним питомцем» и «бесполезным, но весьма забавным невольником». Это угнетает, жжет, раскрашивает будущее не самыми яркими красками, но одновременно наделяет подобием ленивой и бесцельной свободы. Со злосчастного торга в Витрине Милашек испаряется две трети года, хотя время в моей новой обители не так-то просто отмерить…

Выкупившего меня небедного чу-ха зовут Нискирич Скичира, и для подчеркивания присущего среди сородичей уважения перед фамилией принято добавлять приставку «фер». Он лидер этой странной общины, в которую я попал в вонючем багажнике фаэтона, будто вещь или предмет интерьера.

Все мы — сотни чу-ха самого разного возраста, по большей части агрессивные самцы, и один бледношкурый мутант из диких земель вокруг Юдайна-Сити, — обитаем в страшном и некрасивом здании на краю недостроенного моста. Самок в запутанной крепости почти не встречается, и лишь раз в месяц на потеху рядовым трудягам общины внутрь привозят разношерстную стаю потрепанных жизнью онсэн.

Я почти свободен. Точнее, так: мне дозволено почти беспрепятственно перемещаться по нагромождению блоков и крыльев укрепленного общежития, но настрого запрещено покидать его пределы. Большой красочный город остается столь же далеким, как и в пустынях кочевых племен, позволяя любоваться собой из окна, но не позволяя ни вкусить, ни пощупать.

Время от времени меня гоняют и даже швыряются вещами. Частенько на меня шипят, скалят огромные крысиные зубы и даже пытаются ущипнуть или ударить, но втайне, исподтишка, так как хорошо знают — я личная (и дорогая) собственность господина Скичиры, и по-настоящему навредить мне будет чревато для любого смельчака.

Меня вполне добротно и сытно кормят, хотя и не позволяя обжираться; мне шьют одежду и мягкую обувку, почти удобную и даже теплую; а еще выделяют крохотную комнатку в крыле вожака, чтобы в любой момент тот мог призвать меня на потеху высоким гостям.

За стремительно прошедшее время я даже впервые пробую пайму,