– Оставался единственный способ – удочерение, – закончила Маша.

– Думаю, лучше тебе поговорить об этом с… родителями.

– Да, – согласилась Маша и поднялась.

– Обещай мне не ломать дров!

– Обещаю, – усмехнулась Маша. – Тем более что дровосек из меня неважный.

– Уже придумала, как начнешь разговор?

– Даже не представляю. – Маша взяла бумаги, принесенные Симой. – Но тянуть с беседой я не стану, иначе умру от неизвестности.

– Что ты хочешь узнать? Кто твои настоящие родители?

– И это тоже.

– Если тебя удочерили чужие люди, значит, родным ты была не нужна! – вскричала Сима, приложив руки к груди. – Машка, неужели ты хочешь найти тех, кто от тебя отказался?!

* * *

– Признаюсь, дочь, ты разочаровала меня своим нежеланием отмечать день рождения, – сказал Сергей Борисович, целуя Машу.

– Не беда. Переживешь, – улыбнулась мужу Валентина Борисовна, убирая тарелки со стола.

– Я помогу, – сказала Маша.

– Не стоит, родная, – остановила ее мама. – Мне несложно. Лучше идите с отцом в гостиную, а я принесу чай. И конфеты.

– Как же без конфет! – Отец заговорщически подмигнул дочери и увлек ее в соседнюю комнату. – Пусть мать себе суетится, а мы поговорим.

– О чем, папочка?

– О тебе, естественно. Кроме тебя, в этой жизни меня ничто не интересует.

– Не утрируй, – Маша обняла отца за плечи. – А как же мама? Работа?

– Ты – самое важное.

Маша еле слышно вздохнула и прошлась по комнате. Она рассматривала семейные фотографии, делая вид, что увлечена этим процессом, но на самом деле раздумывала, с чего начать интересующий ее разговор. Взяв в руки один из снимков, Маша улыбнулась. На фото ей было чуть больше пяти лет, сделал его отец во дворе, где была квартира родителей. Маша сидела посреди цветочной клумбы и смеялась. Во рту у нее отсутствовало несколько зубов, выглядела она комично, но явно была счастлива. Маша обернулась и задумчиво, словно впервые оказалась здесь, осмотрела комнату. В этой квартире прошли ее детство и юность. Это были хорошие годы, порою радостные, порою – наполненные слезами и подростковыми проблемами, о которых уже давно забыла, но здесь Маша всегда чувствовала себя под защитой. Впрочем, так и должен ощущать себя ребенок в доме, где много тепла и взаимного внимания друг к другу.

Родители отказались переезжать из этого района в более престижный даже после того, как Машин отец стал владельцем небольшой стоматологической клиники и дела его стремительно пошли в гору. Можно было продать эту «трешку» и купить дорогие изысканные апартаменты, но они решили, что не станут менять образ жизни, который им очень нравился. Тихие ужины в небольшой уютной кухне, чтение книг при мягком свете ламп в гостиной, совместный просмотр фильмов, когда члены семьи сидят, укутанные теплыми пледами, рядышком, – так проходили вечера в дома Калининых. Мама не захотела менять «счастливые стены» – помнится, именно так она выразилась, – на новую территорию, которую пришлось бы заново наполнять приятными воспоминаниями и положительными эмоциями. Трех комнат было всем вполне достаточно, и вопрос о переезде больше не обсуждался, в особенности после того, как Маша решила стать самостоятельной, сняв вместе с Симой Арифулиной квартиру.

Поставив фотографию обратно на полку, Маша повернулась к отцу. Он сидел на диване и с улыбкой наблюдал за суетившейся дочерью. Сергей Борисович видел, что Машу нечто гложет, но не пытался вызвать ее на разговор, и все же он беспокоился: уж очень взволнованной выглядела его девочка. Усталость проявлялась в виде темных кругов под ее глазами, на щеках дочери горел лихорадочный румянец, Маша казалась нездоровой на вид, но ее взгляд был полон спокойствия и решимости. Сергей Борисович впервые видел дочь настолько сосредоточившуюся. Сейчас он, как никогда ранее, осознал, что его любимая малышка уже давно выросла.

Перед ним стояла красивая молодая женщина, родная и в то же время очень далекая. Длинные светлые волосы аккуратно лежали на ее плечах, безупречную фигуру обтягивало изящное платье. На запястье – браслет, подаренный им Маше в честь ее двадцатилетия. Но главным было ее лицо: с пронзительными черными глазами, белой кожей и яркими губами. Необычайно красивое лицо, дышащее тайной, заставляющее всматриваться в него и не позволявшее оторвать от него взгляд.

– Папа, мне часто снится один сон, – вдруг сказала Маша, остановившись напротив отца, – будто какая-то черноволосая женщина заплетает мне косы. А потом я бегу к мальчику, подростку, он поднимает меня на руки и кружит… Мне становится так хорошо, что просыпаться не хочется.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала…

Сергей Борисович быстро поднялся с дивана и тревожно посмотрел в сторону кухни, где его жена занималась приготовлением чая, мечтая, чтобы она скорее появилась в комнате. Валентина уж точно найдет, что ответить Маше, в отличие от него, растерявшегося от подобных слов, но еще больше – испугавшегося.

– Я не думаю, что это – просто сон, – медленно вымолвила Маша. – Мне кажется, что это – воспоминания. Только я не могу понять, каким образом они связаны со мной? Я помню голубое платье, которое было тогда на мне, помню смех этой женщины и ее темные глаза. Она целовала меня. А тот парень, он…

– Ты была еще слишком мала, чтобы все это помнить, – произнес Сергей Борисович – и оторопел от сорвавшейся с его губ фразы.

Маша прикрыла глаза и вдруг улыбнулась:

– Существует теория, что люди не помнят свое раннее детство. Все, что происходило с ними до пяти лет, покрыто туманом и так глубоко спрятано в подсознании, что до него невозможно добраться. Лишь наиболее яркие образы остаются в памяти – в виде картинок, которые впоследствии переплетаются с новыми впечатлениями, и уже невозможно понять – истина это или фантазия?.. Что ты имел в виду, отец, упомянув о моем юном возрасте?

– Доченька, ты неправильно поняла, – начал было оправдываться отец, и нижняя губа его задрожала, как это бывало, когда он считал себя виноватым и просил прощения.

– Сколько мне было лет, когда вы с мамой меня удочерили? Четыре? Или это случилось раньше?

Маша решила не юлить, понимая, что прямота – наиболее действенный способ узнать правду. Хитростью она вряд ли чего-либо добилась бы, на отца подобные методы не действовали. Зато искренняя простота и честность помогут ей узнать настоящую историю ее жизни.

За своей спиной Сергей Борисович услышал тихий плач и обернулся, с болью посмотрев на жену, услышавшую вопрос Маши.

– Мама, прекрати, – сказала Маша, быстро подошла к рыдавшей женщине и любовно провела ладонью по ее щеке. – Я завела этот разговор не для того, чтобы упрекать вас или, еще хуже, ссориться. Просто мне необходимо знать правду! Так будет честно – по отношению ко всем нам.

– Нужно было рассказать тебе раньше, – сказал Сергей Борисович, крепко сжав Машину руку. – Мы хотели, поверь, но боялись.