на кривых ногах высотой метра два с мелкой копейкой. Ни тебе нормальных бортов, ни двери, закрывающейся изнутри. Одна только подставка под пулемет, вот и все. Но этих часовых мне не жалко ни грамма. Очень даже наоборот.

В предбаннике перед дверью в кабинет гауптмана никого не было. Только сам начальник что-то бубнил внутри. Прислушался – по телефону трындит. Ну, сюси-буси, как дела, еще не родила. Пустая брехня, как обычно. И вот Штраузе наконец переходит к делу. Мол, нельзя ли, чтобы вместо него заместитель службу потащил. Всего три дня, вот прямо начиная со следующего понедельника. А то страсть как хочется съездить к друзьям-товарищам в Дарницкий лагерь по обмену боевым опытом. Ха-ха, да, конечно, посмотреть на сына Сталина тоже хочется, пока его не повесили на том самом месте, где я уконтрапупил очкарика.

Вот это номер! Сын Сталина уже в плену? Вроде бы он в Белоруссии должен быть. Детали я помнил смутно: будто бы бежать пытался, через колючку прыгал, его и застрелили. А сначала пытались сменять на Паулюса. На что, опять же по слухам, Сталин ответил, что рядовых на генералов не меняет. Похоже, это все свистеж, ибо Яков службу тащил старшим лейтенантом.

Я продолжил аккуратно подслушивать, что там вещает херр майор. Про тяготы и лишения, фанатиков русских. Ну и про скуку. Ах, как хочется развлечься с камрадами. Тварь, я бы тебя в говно истоптал, да не время пока. Пару-тройку часов побухай еще.

Дождался, когда любитель земляных работ с участием военнопленных повесит трубку, и постучал в дверь. Аккуратно, но твердо. Типа имею право, но из вежливости даю знать. Дождался спокойного «Войдите», ну и явился пред ясны очи.

Нет, насчет ясных я погорячился. Порядком залитые уже. Но я внимания не обращаю, пускай человек воспользуется уникальной возможностью нажраться без похмелья. Раз в жизни бывает, и то не у всех. Начал опять про себя, что я фольксдойче, сугубо гражданский человек, попал по ошибке, готов помочь по мере сил, вот и господин фельдфебель…

– Хватит говорить, пока у меня голова не заболела, – остановил меня гауптман. – Что там у тебя за бумаги?

Я достал свою справочку, подал ему. Что он там смотрит? Ни буквы же по-русски не знает. И не думаю, что вертухай – спец в советских документах.

– Это справка об освобождении из сталинского лагеря, – объяснил я и, упреждая следующие вопросы, добавил: – Сидел за то, что с товарищем избили еврейского комиссара. Вот и пришлось три года… ни за что практически.

– Я помню, Матиас говорил про тебя… – ровно, тщательно произнося слова, как это бывает у пьяных, сказал Штраузе. – Акцент у тебя ужасный, конечно, но хоть понятно, что говоришь. – Тут он икнул, обдав меня не менее густым, чем у фельдфебеля, выхлопом. – Решено, будешь при мне переводчиком. Гордись!

– Когда прикажете приступать? – как можно более угодливо спросил я. Надеюсь, получилось.

– Утром после подъема… – Комендант замолчал, собирая в кучу разбегающиеся мысли. – Сюда подойдешь… Определю тебя…

– Разрешите в караулке переночевать, – я решил воспользоваться моментом и просить побольше, – а то в бараке очень холодно.

– Валяй, – милостиво разрешил немец. – Скажешь… Кому скажешь?.. Кто сегодня заступает в караул?.. А! – вдруг крикнул он. – Мюллеру скажешь, что я разрешил! Хотя нет… Посторонним в караульном помещении находиться нельзя! Или можно? Спросишь у Мюллера, как он скажет, так и будет! Иди уже! – И гауптман потерял ко мне всякий интерес, внезапно начав исследовать что-то в ящике письменного стола. Поди, бутылку принялся искать. Ну, не будем мешать.

* * *

Новость про Дарницкий лагерь прямо жгла меня, требуя с кем-нибудь ею поделиться. Но ничего не поделаешь, служба есть служба. Так что я пошел и послушал пьяную брехню Корфа, состоящую из дикой смеси военных подвигов, описания встреч с дамами, обладающими пышными формами и горящими желанием прыгнуть в койку к бравому фельдфебелю, и мечтаний по поводу послевоенного будущего, когда заслуженный ветеран займется сельским хозяйством в поместье на юге Украины, как и обещал великий фюрер. При этом он так резко перескакивал с одной темы разговора на другую, что я уже через пять минут перестал понимать, зачем он застрелил с расстояния три километра ту девку с огромным задом, если она собиралась жать пшеницу и кормить хрюшек? Оставалось только кивать время от времени и восхищенно хмыкать.

Наконец приехала смена. Ровно шестнадцать немчиков. Не богатыри. Вертухаи обыкновенные. Уж не знаю, упражнялись ли они в стрельбе из пулемета в последнее время. Хотя лучше считать, что они все тут асы-пулеметчики, способные с первой очереди сбить муху в полете. Тогда и не будешь надеяться, что они промажут.

Фамилия начкара была не Мюллер. Вебер. Просто комендант спьяну перепутал. Ничего страшного. Сменщик любвеобильного Матиаса был сух, неулыбчив и недоверчив ко всему на свете. На меня смотрел подозрительно, но вроде как Корф смог убедить его, что я хороший парень, хоть мне и не повезло родиться вдали от родной земли. А уж новость, что мои помощники вскоре придут для тщательной уборки помещения, смягчила сердце непреклонного до сих пор воина. Он даже пожаловался мне, что покойный Пика был ленив и постоянно норовил выпросить еду и сигареты. То, что я не курю, и вовсе заставило его улыбнуться. Я заверил герра начальника, что как стемнеет, так мы сразу, ну и отбыл к себе.

Оказывается, у меня тут большое количество поклонников. Первым мне встретился Енот. Вот ему я про Дарницу и рассказал. Мало ли что со мной случится, а передать такое надо обязательно. Подпольщик только кивнул, ничего не сказал.

Запомнил, и ладно. Я добавил, что все остается в силе, и пошел к своему бараку.

Группа болельщиков в нетерпении бродила по окрестностям. И этих я успокоил, что планы не изменились. Сам всех успокаиваю: мол, ребята, все будет хорошо, а у нас оружия – моя финка, которую еще достать надо, и ржавый рашпиль у Енота. Может, он хитрит, и у него в заначке спрятан танк? Я не знаю, он не признавался.

Ждем, когда вторую смену поведет по постам разводящий. Пять человек отдыхающей смены и часовой на вышке – да что они стоят против моего грозного пера? Разбегайтесь, враги!

Со мной идет Андрей Быков – на нем самый стремный кусок нашей операции. Это ему надо снять без шума того, кто откроет калитку, и часового. Одноглазый, уставший от недожора парень против двух здоровых и сытых мужиков. Хорошо, что не вместе, а раздельно. Я ставлю все на Андрюху.