Она закусила губу и снова кивнула.

Голова Резьки ткнулась мальчику в плечо. Мол, мы летим или ругаемся?

– В Дхорж, старик. Давай через море, только подальше от бухты, ладно?

Драконоид кивнул умной белой головой. Через море так через море. По прямой чуть больше часа.

Минут двадцать Евгения тихо и молча помирала от страха, а потом начала болтать без умолку. Шутка юмора заключалась в том, что ветер уносил ее трепотню в противоположную от стоящего впереди Диймара сторону. Пару раз оглянувшись и увидев, как она старательно артикулирует – как словесница первой стадии обучения, – мальчишка злорадно усмехнулся. Глядишь, как дойдет до серьезного дела, так у старшей сестренки Радовой словесный, скажем так, водопад немного иссякнет.

Далеко на юге отчетливо виднелся берег бухты Полумесяца. Диймару невыносимо захотелось подобраться поближе и по неписаной своей традиции, болезненной и сладкой привычке, прикоснуться к омертвению. Только на этот раз не для того, чтобы упиться болью погибшего, некогда райского куска этого мира. И не сжаться от вновь переживаемого ужаса утраты. Но чтобы пообещать: скоро я все исправлю, скоро все будет хорошо.

Но Резак летел над морем.

Прямо до темневшего все ближе и ближе Дхоржа с его бессчетными башнями, пронзившими облака.

Диймар направил драконоида к дальней башне, которой крайне редко пользовались: слишком далеко в океан выдавалась эта часть замка. Спрыгивая с шеи Резьки, мальчик подумал, что неплохо бы продемонстрировать минимум воспитания и подать Евгении руку. Но она даже на ноги встать не спешила.

– Эй, ты чего там? Навеки поселиться решила? Резаку это не понравится.

Ответом было молчание. Диймару стало страшновато, и он забрался на спину драконоида. Девчонка скорчилась там, куда ее посадили. На белом как мел лице синели и мелко дрожали губы. Глаза покраснели, а ресницы побелели от инея. Что еще за?..

– Эй, Евгения Радова, ты больная на голову, что ли? Ты зимой летела высоко над океаном. Почему не грелась?

– Зн-зннннн… – Она так замерзла, что даже зубы уже не стучали. Пришлось мало того, что творить несколько согревающих знаков, один за другим, так еще и придавить ее к Резькиному боку. Чтобы с одной стороны – тепло драконоида, с другой – его собственное.

– Что за попытки самоликвидироваться? – спросил он, когда девочка обрела способность если не ясно мыслить, то хотя бы ясно выражаться.

– Знаков творить я не умею, – созналась Евгения, – я четырехмерник, но как знаккер – полная бездарь. А на одной четырехмерке тут не согреешься. Я бы легла на Резака пластом, так теплее. Но ты запретил отцепляться…

– Угу, я еще и виноват теперь. Почему сразу не сказала?

– Боялась, что прогонишь.

Диймар задумался.

– Ты поэтому училась отдельно от всех? Мы-то думали, что ты нас в разы круче, потому и спецпрограмма.

Та поникла.

– Я вообще ничему не училась, – грустно сказала она. – Только читать-писать. Мама не хотела на меня время тратить, говорит, это нерационально, проще замуж. Но ты не подумай… она меня очень любит!

– Вот тут я не сомневаюсь, мама ведь.

Ну, в том, что Радовы и Корамеллы все как один не вполне нормальные, разве что кроме символьера Эррен, Диймар и не сомневался. Но сейчас ему было не до их диагнозов.

– Вообще-то я рассчитывал, что ты доберешься до «Легендариума» и снимешь с него слепок, – сказал он. – Но, похоже, придется переиграть. Пойдем вместе и заберем книгу. И я в самом деле возьму тебя на Однолунную Землю. Может, заодно знаку-другому обучу. Ты согрелась?

Голубые глаза девочки заблестели.

– Еще как! Давай сначала на технический чердак, потом куда амулет укажет…

Двенадцать башен, неведомо каким знаккером помещенные среди неспокойного Северного океана, образовывали кольцо. Каждая башня сильно сужалась к вершине и загибалась внутрь кольца. Свое название – «Клыки Океана» – они полностью оправдывали. Сейчас узник находился лишь в одном из «Клыков». Единственное окно светилось тусклым, но все равно теплым на фоне серого неба и воды светом.

До окна не долетали брызги волн, ни одна капля на такую высоту не поднялась бы. Разве что испарившаяся, утратившая форму. Узница тоже не отказалась бы, став паром, просочиться хоть в окно, хоть сквозь стены, да только ей не предлагали. А своими силами, увы, не выходило. Все же «Клыки Океана» строили не зря. Будь она хоть тысячу раз могущественным знаккером, не таких удерживали. Высокое окно без решетки, днем пропускавшее немало света, казалось насмешкой – куда ты денешься, даже если вылезешь на наружный подоконник? Разве что в океан, который не преодолеть ни одному пловцу. Правда, прежде чем преодолевать, надо еще изловчиться и выжить, врезавшись в волны с такой высоты.

Ни одна соленая капля не долетает до ее паучертовой комнаты. Но присутствие океана несомненно – он везде, в шуме вечного прибоя у подножия башни, в сером свинце неба, в сырости воздуха. Огонек в плошке с жиром вот-вот сдохнет…

Сейчас уже невозможно поверить, что паршивую неделю назад она любила океан, любила как данность, не задумываясь о том, что однажды он может стать надежной преградой между нею и свободой. Любила тот самый океан, который теперь сводит с ума. Рокочет, не дает сосредоточиться на главном – на своей дальнейшей судьбе. И другой, куда более важной судьбе, по счастью, тесно связанной с ее собственной. О, Евгений, что же делать?

Узница мотнула головой, ударилась лбом о стену. Даже если бы она умела напрямую контактировать с непостижимой глубиной пространства, здесь такой фокус не принес бы пользы – комнаты в «Клыках» были устроены на манер Полных покоев. Сколько ни иди через четвертое измерение, все равно выйдешь в собственное узилище. Да и какой смысл? Все равно снаружи – гибель в океанских волнах.

Мрак, если доведется выбраться, надо будет изучить устройство «Клыков»: почему ни драконоид, ни буревестник не могут подлететь сюда, почему проклятые башни – то ли сами строения, то ли устройства в них – глушат любые знаки…

Словно опровергая ее беспокойно мечущиеся мысли, в проеме окна что-то шевельнулось. Снизу в подоконник вцепилась рука в серой перчатке… Вторая со шлепком впечаталась рядом. Несуразная фигура в мешковатом комбинезоне подтянулась. Незваный гость гибко скользнул животом по подоконнику и словно стек на пол. Выпрямился и чуть склонил голову, обозначая приветствие. Высоченный, тощий, теряющийся в своем балахоне. Огонек свечи, еле живой на сыром океанском ветру, кое-как выхватил из тени белую маску с тонкими чертами.

– Нет-нет, не бойтесь меня, – поспешно заговорил незнакомец, очевидно, оценив ужас, отразившийся на ее лице. Но поздно.

С воплем узница кинулась к двери, замолотила в нее кулаками. Она, конечно, знала, что в «Клыках» не бывает ни единой живой души, кроме заключенных, – по одному на башню-«Клык». Но она так же прекрасно знала, что за люди (если они – люди!) носят белые маски и двигаются так, словно сделаны из воздуха.