Казалось бы, имея столько боеприпасов, командование 284 сд могло выделить какую-то их часть артполкам, что вышли к Касторному и поступили в распоряжение командира дивизии, но в преддверии боя подполковник Батюк снарядов полкам не выделил. Вероятно, он предполагал, что боеприпасы подвезут. Совершенно очевидно, что даже если командир 284 сд не имел перед боями возможности (или необходимости) вникать в детали снабжения и не знал точного количества имевшихся в дивизии и приданных ей частях боеприпасов, то это хорошо знал его начальник штаба, что следует из его подробных и обстоятельных оперсводок, в том числе и с точными данными по имевшимся боеприпасам[54].

Но, узнав о полном отсутствии снарядов в приданном дивизии 1109 тап при наличии 3 боекомплектов в соседнем с ним и также приданным дивизии 19 гв. ап, он, как это можно понять из анализа документов, не стал предлагать Батюку поделиться с соседями имевшимися снарядами. Конечно, мы не знаем всех обстоятельств той встречи и причин принятых тогда решений, но совершенно очевидно, что командир и начальник штаба дивизии между собой этот вопрос не обсуждали. Натянутость и холодность в их отношениях, увы, не способствовали конструктивному общению, что, вероятно, было одной из причин, по которой майор Корш предпочел промолчать и не высказывать свое мнение и без того подозрительно-придирчивому начальнику, который «академиев не кончал», но своему начштаба открыто не доверял.

В любом случае, тяжелые 152-мм орудия 1109 ап с дальностью стрельбы до 12 км (если это были гаубицы; дальность выстрела гаубицы-пушки МЛ-20 составляла более 15 км) к утру 1 июля стояли в Богородицком без снарядов.

С самого раннего утра 1 июля в передовых частях 284 сд слышали нараставшие на западе звуки боя. Наблюдатели всматривались в далекие высоты на лежавшей впереди всхолмленной равнине, где гремела канонада и пикировали на цели внизу бомбардировщики. Пыль и дым от разрывов поднимались у горизонта в 8–10 км от передовых позиций 1043 и 1045 сп и батарей противотанковой артиллерии. Затем тяжелый гул боя и грохот бомбежки стали явственно приближаться. Напряжение в стрелковых подразделениях и на артиллерийских батареях нарастало все больше. Увеличивалась нервозность и в штабе дивизии, расположенном в маленькой рощице северо-восточнее деревни Красно-Знаменка. Как покажет себя дивизия в первом настоящем бою? Не дрогнет ли молодой необстрелянный личный состав? Удержит ли занимаемый рубеж обороны? Эти вопросы вставали перед командованием в то утро со всей остротой.

Несомненно, нервозности штабным добавляло и то обстоятельство, что два дня подряд в район расположения штаба дивизии прилетал вражеский разведчик и упрямо кружил вокруг, явно заинтересованный чем-то именно здесь. В один из дней «рама» нагло и безнаказанно летала над районом Красно-Знаменки два с лишним часа (была обстреляна, но безрезультатно), что, безусловно, могло вызвать подозрения в том, что противник нащупал место расположения штаба[55]. Удар вражеских пикировщиков по штабу дивизии мог сразу лишить все ее части управления в самый ответственный момент боя! Поэтому так важно было не раскрыть себя и сохранить в тайне расположение огневых позиций и точное прохождение рубежа обороны.

Стоит ли удивляться, что в такой нервозной обстановке появившийся на КП дивизии в десятом часу утра 1 июля неизвестный старший лейтенант вызвал подозрения, был задержан и под конвоем отправлен для разбирательства в находящийся в Касторном ВПУ Брянского фронта. В сопроводительной записке начальник штаба 284 сд майор Корш написал: «Направляю старшего лейтенанта, назвавшего себя адъютантом командира 16 ТК и якобы вернувшегося из глубокой разведки с района Натальино. Подозреваю шпиона по следующим признакам:

1. Не хотел умыться и смыть кровь и грязь, якобы мозги убитого товарища (усилить правдоподобность).

2. Просил „обстановочку“ на нашем участке (для чего она ему?).

3. В папиросной коробке нашли окурок немецкой сигареты (заметили, когда он давал спичку, и изъяли).

4. Не объяснил толком, откуда он на КП попал»[56].

Из документов неясно, чем закончилось разбирательство и было ли оно вообще. В архивном фонде 16 тк мне не удалось обнаружить каких-либо упоминаний о посланном на разведку адъютанте командира 16 тк, равно как и о его возвращении назад. Тем не менее подобная дальняя разведка проходила в те дни во многих резервных частях Брянского фронта, оказавшихся вблизи района боевых действий и готовившихся вступить в бой с рвущимся на восток противником, тем более в частях танковых, которые предполагалось использовать из глубины расположения для контрударов. Стоит также отметить, мягко говоря, весьма спорные «признаки», исходя из которых в штабе дивизии заподозрили в оказавшемся на КП 284 сд чумазом старшем лейтенанте вражеского шпиона. Однако не стоит забывать, что, в отличие от нашего сегодняшнего представления о том, насколько весомыми должны быть основания для таких подозрений, люди того времени в поисках вездесущих шпионов зачастую руководствовались совсем другими критериями.

Начиная с утра вражеская авиация начала совершать налеты на район обороны 284 сд и подвергать бомбардировке ее передовые части, но потери как следует зарывшегося в землю личного состава дивизии были незначительными, а хорошо замаскированные артиллерийские и минометные батареи пока молчали и не выдавали себя. Около полудня передовые наблюдатели от 1045 сп заметили, как с запада, со стороны хутора Никольского, к переднему краю полка приближаются танки[57]. Их было немного, и они двигались в сторону позиций 2-го батальона 1045 сп по высотам между долиной ручья Вшивка и оврагом с безымянным ручьем в 4 км севернее. Подпустив их на дистанцию действенного огня, батареи пто и расчеты птр открыли по ним огонь. Попав под обстрел, танки противника остановились, прекратили атаку и вскоре отошли назад. Первый бой завершился быстро и удачно, атака врага была отбита сравнительно легко, что, несомненно, подняло настроение в занявших оборону ротах 2-го батальона и укрепило их боевой дух.

В 13:40 немцы вторично атаковали батальон, теперь уже силой до 40 танков, но и на этот раз их атака была отбита. В 16:00 на батальон началась третья атака, на этот раз более 40 танков[58].

Застенографированный впоследствии доклад Батюка может нам дать некоторое представление о том, в какой обстановке личный состав наших передовых частей ожидал наступления врага, открыто и демонстративно сосредотачивавшегося на исходном рубеже для атаки: «Здесь мы допустили большую ошибку, которую больше повторять нельзя, в особенности это надо учесть артиллерии. Противник всеми средствами старается воздействовать морально на наши войска, у него все приспособлено для морального воздействия… Никогда наши войска не совершали группировок на виду войск противника, а немец же набирается наглости и ходит на глазах наших бойцов поперек переднего края обороны и этим морально действует на наши части. Этим он решает половину задачи перед неустойчивыми войсками. Он выстроил танки в несколько эшелонов и этим пугает. Это — один вид морального воздействия. Другой вид — все свистящее, все гудящее, но не дающее положительных результатов. Он пытается действовать на наши нервы, но не всегда ему это удается. Это ему удается на новичках, на необученных, на незакаленных частях»[59].