Гул одобрения прокатился по рядам воинов, и даже исландские скальды поощрительно улыбнулись умению юноши сложить боевую песню. Когда восторженный шум улегся, Олав произнес:

– Ты меня убедил, брат! В самом деле, наша мать не простит, если я не позволю тебе погибнуть на поле брани. Вставай в строй вместе со всеми. Вперед, воины Христа! Навстречу ратным подвигам!

Харальд сидел на могучем коне, а рядом с ним ехал на низкорослой кобыле Тормод Скальд Черных Бровей. Теперь надобно сказать о внешности исландца, а она была примечательной. Тормоду исполнилось тридцать две зимы – он был ровесником конунга Олава Толстого. Скальд был невысок ростом, имел смуглую кожу и черные как смоль волосы, что делало его приметным среди белокурых норманнов. Однако напрасно думают, будто прозвище Скальд Черных Бровей он получил за черные волосы и брови. Поведаю, как обстояло дело, ибо слышал об этом от людей, хорошо знакомых со скальдом.

Тормод был сластострастен. В его оправдание следует сказать, что скальдов нельзя мерить общей меркой. Недалеко от хутора, где Тормод жил у своего отца Берси, стоял хутор под названием Теснина. Хутором владела вдова по имени Грима. Ходили слухи, что она знала толк в колдовстве. В ту пору в Исландии христианство было молодым и нескладным, и поэтому многие почитали колдунов и колдуний. У хозяйки хутора была дочь по имени Тордис. Она была белокурой и имела хороший цвет лица. Скальд часто навещал Тордис, особенно зимой, когда Теснинное озеро замерзало и было удобно ходить по льду. Вдова вызвала Тормода на разговор и сказала ему: «Многие намекают, Тормод, будто ты дурачишь мою дочь. К ней уже сватаются, и не исключено, что этим людям померещится тролль за дверьми, если они услышат разные сплетни о вас. Если же ты захочешь посвататься к ней, я выдам девушку за тебя». Но Тормод думал только о веселом времяпровождении. Он ответил вдове: «Складно ложатся твои слова, но моя душа пока не лежит к женитьбе, так что всему свое время».

Как-то летом после тинга Тормод вызвался поехать с отцовскими работниками, чтобы забрать рыбу, которую Берси хранил у истоков фьорда в Сплавном заливе. Они спустили на воду небольшую ладью и доплыли до Долины Эрна. Тут навстречу им поднялся встречный ветер. Их снесло к суше. Они бросили якорь, а сами сошли на берег, поставили палатку и какое-то время провели там, ибо попутного ветра все не было. В Долине Эрна жила вдова по имени Катла. У нее была дочь, которую звали Торбьёрг. Девушка была обходительной, но не слишком красивой. Волосы и брови у нее были черные – за это ее прозвали Черная Бровь. Взгляд у нее был умным, она была худощава и длиннонога, но очень немалого роста, так что Тормод был ей по плечо.

Случилось так, что Тормод вышел из палатки и поднялся к хутору. Женщины приняли его очень хорошо, потому что скучали без мужского общества. Временами Тормод поглядывал на чернобровую хозяйскую дочь. С его уст слетело несколько любовных вис. Женщинам очень понравились висы. Тормод пробыл в Долине Эрна полмесяца и за это время сочинил хвалебную песнь о Торбьёрг Черная Бровь. Он назвал ее «Висами Черных Бровей». И когда песнь была готова, он исполнил ее в присутствии многих людей. Хозяйке хутора польстило, что ее дочь удостоилась такой чести. Она сняла с пальца золотой перстень и сказала так: «Дарю тебе перстень в награду за песню и в придачу к прозванию, ибо я нарекаю тебе имя, и отныне ты будешь зваться Тормод Скальд Черных Бровей».

Скальд отменно провел время в Долине Эрна, но пришла пора прощаться. Он вернулся на отцовский хутор и вспомнил о белокурой соседке. Он отправился в гости на хутор Теснина, но Тордис приняла его сухо и сказала: «Слыхала я, что ты нашел себе новую подругу и сочинил о ней хвалебную песнь». Скальд отвечал: «Правда в том, что, когда я жил в Долине Эрна, мне пришло в голову, как далеко чернобровой Торбьёрг до твоей красоты. Я сочинил об этом песню». Затем Тормод произнес «Висы Черных Бровей» и обратил те стихи, где было больше всего слов о Торбьёрг, в хвалу Тордис. Девушка очень обрадовалась. И подобно тому, как тучка разгоняет мглу над морем и ее сменяет яркий свет солнца при тихой погоде, так и песня изгнала все тревожные мысли и мрак из сердца Тордис.

На этом, однако, история не закончилась, ибо мать и дочь из Долины Эрна проведали, что хвалебная песнь в честь Чернобровой отдана другой девушке. Их возмутило поведение Тормода. Вдова грозилась выставить многочисленных свидетелей и привлечь Тормода к ответу на тинге, если он прилюдно не признается в своей подлости. Тормоду не оставалось ничего другого, как повиниться и объявить, что висы действительно были сочинены для Чернобровой и принадлежат ей по праву.

Тогда наступила очередь Гримы гневаться на скальда, который подарил ее дочери чужую хвалебную песнь. Она призвала своего раба Кольбака, человека могучего сложения и сурового нрава, вручила ему тяжелый тесак и велела расправиться с Тормодом. Раб устроил засаду и неожиданно напал на скальда, когда тот возвращался домой. Он разрубил ему правую руку. Рана была столь тяжелой, что Тормод лечился двадцать месяцев, но его рука так и не обрела прежней силы и подвижности. Берси гневно выговаривал сыну: «Связавшись с троллем, не оберешься позора! Дорого обходятся тебе подружки! Из-за одной ты стал всеобщим посмешищем, из-за другой получил увечье, от которого не оправишься до конца жизни!»

Сидя в седле, Харальд поглядывал на искалеченную руку скальда. Из-за давней истории с чернобровой и белокурой подружками Тормоду приходилось биться левой рукой. Обычная длинная секира была тяжела для него, и скальд заказал кузнецу выковать ему короткую облегченную секиру. Она не имела наварки из стали, как на всех секирах, зато была полностью закалена от обуха до лезвия и очень остра. С помощью этого необычного оружия скальд накормил ужином множество воронов.

Тормод с запинкой спросил Харальда:

– Н..н..не жмут ли н..н..носки?

Как многие исландцы, скальд владел искусством вязания и сплетал шерсть не хуже, чем низал стихи. Его часто можно было увидеть с вязанием, причем левой рукой он вязал столь же ловко, как иные люди вяжут двумя руками.

– Носки в самый раз. Даже слишком теплые. Я снял их на ночь.

– Я сс. свяжу тебе пояс. После битвы… если останемся живы.

– Как тебе понравилась моя виса?

– Не дд. дурно для нн. начала.

Скальд был заикой. Но он заикался только в обычном разговоре. Когда дело касалось высокой поэзии, его речь текла бурно и неудержимо, подобно водопаду, низвергающемуся с горных вершин.

– В настоящей висе восемь строк, а ты сочинил только половину. Посмотрим, как ты справишься с флокком, состоящим из множества вис, а тем более с торжественной драпой, где необходим запоминающийся припев. Впрочем, если речь зайдет о твоей голове, ты сочинишь и драпу.

Харальд понял намек Тормода. Конунг Кнут Могучий однажды разгневался, что в его честь сочинили простой флокк, а не торжественную драпу. Он приказал бросить скальда в темницу, но тот за ночь переделал флокк в драпу и тем самым вернул милость повелителя. Был и другой случай. Эгилем, сыном Грима Лысого, звали скальда, который родился не исландцем, а норвежцем. Как всякий норвежец, он был свиреп и жаден до добычи. Норвежский скальд был в распре с конунгом Эйриком Кровавая Секира. Когда конунга изгнали из Норвегии, он уплыл в Нортумбрию и захватил власть в этой стране. Однажды корабль Эгиля, сына Грима Лысого, был выброшен бурей на побережье Нортумбрии. Он оказался в руках своего кровного врага. Чтобы спасти свою жизнь, Эгилю пришлось сочинить драпу, воспевающую жестокость Эйрика: