— Это было чрезвычайно глупо, дорогая, — шипел Рос, ведя ее в тень холла.

— Я даже не понимаю, что вы имеете в виду, месье.

— Не понимаете? — Он грубо толкнул ее в угол, прижав к стене. — Я не большой знаток французских манер, но на любом языке явный вызов требует одинаково явного ответа.

Рене попыталась освободиться, но его руки, как тиски, сжимали плечи.

— Отпустите меня. Отпустите меня немедленно! Вы слышите?

— У меня превосходный слух. Но мне кажется, вы неверно оцениваете ситуацию, в которой оказались. Мадемуазель д'Антон, я повторяю еще раз.

— Уберите от меня руки! — Рене задыхалась. — Уберите их, или я закричу!

— На самом деле? — спросил он, откинув голову. — Тогда давайте, погромче.

Рене открыла рот, чтобы перевести дыхание, но прежде, чем она смогла это сделать, левая рука Роса поднялась вверх и девушка почувствовала удар чуть ниже уха. Рене пронзила резкая боль. Все мысли мигом вылетели из головы. Большой палец Роса впился в шею, и она не могла двигаться, не могла даже дышать.

— Вы сами навлекли на себя это наказание, вы сами виноваты и прекрасно это знаете. Вы бросили мне вызов, но я еще не показал себя во всей красе. Хотите увидеть?

Глаза Рене наполнились слезами. Боль была мучительна, и она не могла пошевелиться, когда Рос наклонился и его язык коснулся ее уха. Перед глазами Рене все потемнело. Ее легкие горели огнем, ее сердце билось в груди, словно его стиснули в кулаке, кровь застыла в жилах.

Она чувствовала скользкий рот Роса, его губы поползли по шее, и внезапно рука его оказалась у нее под плащом. Рос хрюкнул от удовольствия, нащупав ее пышную грудь.

Сквозь страх и ужас Рене слышала, как молодые лорды смеются и звенят стаканами в гостиной. Они находились так близко, почти в двадцати шагах, но сейчас это было все равно что в двадцати милях.

— Я думаю, — бормотал Рос, — будет весьма негалантно с моей стороны не сопроводить вас домой — ведь опасный бандит на свободе.

Рене справилась с собой, и из ее горла не вырвалось ни звука. Она задушила в себе этот звук. Словно из ниоткуда возникла высокая черная фигура. Рене не могла бы точно сказать, что это был не обман зрения, не игра воображения, — глаза ее были подернуты пеленой слез и измучены болью, и она вообще почти ничего не видела, но в следующий миг она услышала унылый, глухой стук и почувствовала, что ее горло свободно. Голова Роса упала на плечо и замерла, его глаза остекленели и выпучились от неожиданности и удивления. Он упал перед ней на колени, цепко хватаясь за юбки, но не мог удержаться и осел на пол.

Финн поднял руку, чтобы замахнуться еще раз, и Рене увидела тяжелый железный подсвечник, который он сжимал в руке.

— Все ли в порядке, мадемуазель? — тихо спросил он по-французски.

Теперь, когда Рене могла дышать, она судорожно глотала ртом воздух, обнимая Финна и кивая.

— Да. Да, все хорошо. Он… он пробовал заставить меня…

— Могу себе представить, что он хотел сделать с вами, — сказал с презрением Финн, — и я предлагаю, если мы не хотим иметь свидетелей, поскорее убраться отсюда.

— Но… мы не можем оставить его здесь.

Он посмотрел вниз и после недолгого колебания полез во внутренний карман ливреи и вынул плоскую серебряную флягу. Открыв ее зубами, он щедро плеснул бренди на шею Роса, налил жидкости ему за воротник, потом вложил пустую фляжку в руку лежащего без сознания полковника. Выпрямившись, старый камердинер встретился взглядом с Рене.

— Строго в лекарственных целях, уверяю вас. Я думаю, что вечер будет холодный.

Девушка посмотрела на Роса и отступила.

— Он не рассердится?

— Более того, он разъярится, я ничуть в этом не сомневаюсь. Но если он не хочет, чтобы ему было предъявлено обвинение в попытке совершить насилие — а это не только вызвало бы гнев короны, но его осудили бы как офицера и джентльмена во всем округе, — я полагаю, он перенесет оскорбление стоически и не станет ничего предпринимать.

Рене дрожала, и ее пальцы никак не могли соединить полы плаща.

— Пойдемте, — сказал Финн, — а то, боюсь, мне снова захочется двинуть ему еще разок как следует.

Ни Финн, ни Рене не оглядывались назад, на гостиницу, поэтому не видели, как узкая полоска света осветила мрак и исчезла — дверь открылась и закрылась, выпуская высокого мужчину, чей силуэт тотчас же растворился в ночи.

Он постоял секунду в ночной прохладе, задумчиво наблюдая, как удаляется свет фонаря. Потом развернулся, и широкие черные крылья плаща взметнулись, словно пытались не отстать от своего хозяина.

Местные жители называли Гарвуд-Хаус «Угрюмым пристанищем». Выстроенный из серого камня, он стоял, одинокий и преисполненный несчастья, на фоне сурового пейзажа. Его древние фронтоны и покрытые лишайником стены обдували колючие ветры, которые напрочь оголили и близлежащую пустошь. Утомленные ветрами, старые деревья — вяз и тис — стояли в бессмысленном карауле возле того, что некогда было заставой норманнского барона; круглая башня, оставшаяся с давних времен, все еще высилась в дальнем конце восточного крыла. Единственное, чем могло похвастаться это древнее сооружение, — плоская крыша и каменные зубья стен.

Новые постройки отличались узкими длинными окнами. Комнаты были неблагоустроенны, зимой стоял лютый холод, а летом — мучительная духота, пронизанная запахом плесени. В верхних апартаментах от давления тяжелых сланцевых плит на стропила потолки протекали. Бедный лорд Чарлз Финчворт Холстед, граф Пакстон, получил приличное наследство, но приличным оно было только на бумаге, поскольку большая часть состояния была заложена, а собственные финансы, слишком тощие, не позволяли потратиться на ремонт и нормальное содержание дома.

Рене и ее брат занимали спальни в старом крыле возле стены из каменных блоков. Они и не мечтали, что экономка, миссис Пиджин, поселит их в западном крыле. Но такая изолированность нравилась Рене, особенно когда небо было таким же хмурым, как и ее настроение, и когда не оставалось никакой надежды на то, что проглянет солнышко.

Никто не ждал ее, никто не подходил к двери, чтобы поприветствовать или помочь снять плащ. Она почувствовала бы себя удостоенной большой чести, если бы кто-то позаботился оставить зажженную свечу в холле, а когда это случалось, то она знала — это сделано ради удобства драгуна, который обычно спал часами, сидя на удобном стуле. Если его не было на месте, то можно было смело предположить и не ошибиться: он в кладовой — распивает бутылочку красненького с молоденькой судомойкой, а если вино уже кончилось, то просто болтает от скуки.

Хозяйство Рене вела Дженни, стройная, круглолицая девочка из деревни. Она очень старалась сделать жизнь молодой хозяйки как можно удобнее, но весьма скромных средств для этого явно не хватало.