На берегу послышались голоса, будто они выжидали, когда Пол закончит все приготовления.

— Вон там, где горит костер, видите, госпожа?

— Но это так странно. Ты уверена, что это не лагерь бандитов или пиратов?

Пол поднялся.

— Сюда, моя госпожа, — позвал он. — Не бойтесь, здесь нет бандитов.

Из темноты вышла Пенелопа, плотно укутанная в шаль, на освещенном огнем лице читалась тревога. Евриклея, хоть была постарше, да и ноги у нее были покороче, не отставала от хозяйки.

— Я привела ее, хозяин, — объявила служанка. — Как ты просил.

— Спасибо. — Он, конечно, должен был сказать что-то более поэтичное, но это Полу никогда не давалось. Его версия Гомера была бы чисто прагматической.

Пенелопа нервно хохотнула:

— Это что, какой-то заговор? Моя старейшая и любимая служанка, ты предала меня этому незнакомцу?

— Значит, ты все еще не узнаешь меня? — Пол покачал головой. — Неважно. Я не обижу тебя, обещаю. Клянусь всеми богами. Присядь, пожалуйста.

Пол вздохнул. Когда он планировал эту встречу, идея казалась разумной: вместо того чтобы бороться с симуляцией, Пол решил принять образ мышления ее героини и таким образом безболезненно вернуть женщине рассудок и сделать ее полезной для себя, что соответствовало намерениям alter ego нынешней Пенелопы.

— Вообще-то, — сказал он, — я собираюсь просить помощи у богов.

Пенелопа глянула на Евриклею и грациозно опустилась на песок. Бледное растерянное лицо затеняла обрамляющая его темная шаль и еще более темные волосы, редкая седина была не видна при свете звезд. Огромные глаза женщины казались черными, как сама ночь.

Рабыня передала Полу бронзовый нож, завернутый в тряпку. Он вытащил свой узелок, развязал его и достал заднюю часть тощей овцы, заработанную на починке загона у шурина Евмея. Пол считал, что это жалкое жертвоприношение, но Евмей, к которому он сначала обратился за свининой для жертвы, уверил Пола, что черный баран — единственно правильный выбор. Полу ничего не оставалось, как довериться значительно большей осведомленности местной марионетки.

Пенелопа молча с тревогой наблюдала, как Пол сделал жертвенник над костром, а потом, по совету Евмея, срезал мясо и жир с костей. Кости Пол положил на жертвенник, а мясо и жир поверх них. Почти сразу над костром появились струйки густого дыма. Пол почувствовал не только соблазнительный аромат жареного мяса, но и чего-то более таинственного, древнего, волнующего — запах жертвоприношения, платы за страх, запах человеческого смирения перед могущественной и безжалостной вселенной.

— Я не понимаю, — тихо сказала Пенелопа. Ее огромные глаза неотрывно следили за Полом, будто бы он был диким зверем. — Что ты делаешь? Почему я здесь?

— Ты думаешь, что не знаешь меня, — ответил Пол.

Он старался говорить ровным голосом, но начал ощущать странное возбуждение, чего никак от себя не ожидал. Явление бедного мертвого Гэлли во сне, потрескивающий огонь костра на ветреном берегу, женщина, чье лицо так долго было его единственным талисманом, сидевшая напротив у огня, — все вместе вызывало ощущение, что Пол наконец приблизился к чему-то реальному, чему-то очень важному.

— Тебе так кажется, но боги вернут твою память.

Сейчас он был уверен, что все делает правильно. Сознание Пола прояснилось. Он не будет больше плыть по течению, он подчинит симуляцию ее же правилам и заставит работать на себя.

— Они пошлют кого-нибудь, кто поможет тебе вспомнить.

— Ты пугаешь меня.

Она повернулась к Евриклее. Пол был уверен, что та переубедит Пенелопу, но рабыня выглядела столь же несчастной, как и ее хозяйка.

— Тогда просто расскажи, что мне нужно знать. — Пол отступил от костра и распростер руки. Ветер развевал его легкое одеяние, но Пол чувствовал только жар от огня.

— Кто ты такая? Как мы сюда попали? Где находится черная гора, о которой ты мне говорила?

Пенелопа смотрела на него, как загнанный в угол зверек.

Так трудно было сохранять спокойствие, когда хотелось кричать. Пол ждал слишком долго, его швыряло, трепало и носило с места на место, а он был лишь объектом и никогда действующим по своей воле человеком. Он беспомощно наблюдал, как на его глазах убивали единственного во всей вселенной друга. Но теперь беспомощности пришел конец.

— Тогда расскажи мне хотя бы о черной горе. Как ее найти? Ты помнишь? За этим я пришел сюда. За этим ты послала меня сюда.

Она склонилась еще ниже. Фонтан искр вырвался из костра и унесся с ветром.

— Не помнишь? Тогда мне придется спросить богов.

Пока он опускался на песок, Евриклея нервно пискнула:

— Это, конечно, мясо овцы, мой господин? Черной овцы, мой господин?

Он принялся постукивать ладонями по песку в медленном ритме, а Евриклея пыталась сообразить.

— Это баран. Спокойно, сейчас вспомню.

В ней чувствовалась тревога и озабоченность.

— Это, должно быть, жертва…

— Тихо. — Он замедлил ритм ударов по земле и принялся декламировать нараспев:

Приветствую тебя, Аид незримый, сын Крона старого.

Брат Зевса-Громовержца.

Приветствую!

Приветствую тебя, хозяин темноты,

Гадес, монарх подземный, Король немого королевства.

Приветствую!

Прими ты плоть, о господин глубин бескрайних.

Прими ты жертву

И услышь мою молитву.

Пол замолчал. Он вызывал бога Смерти, там, где находился, это было не хуже и не лучше, чем кладбище или умирающий мальчик-неандерталец.

— Пришли мне женщину-птицу! — воскликнул он, продолжая отбивать дробь по песку. — Скажи ей, что я хочу с ней поговорить, я хочу, чтобы эта женщина — Пенелопа — увидела ее!

Слова прозвучали неуклюже, без той поэтичности, что звучала в молитве, тут он заговорил словами женщины из сна:

— Приди к нам! Ты должен прийти к нам!

Тишина. Ничего не произошло. Рассерженный Пол начал отбивать другой ритм.

— Приди к нам!

— М-м-мой господин, — Евриклея начала заикаться. — Я думала, ты хочешь попросить помощи у Афины-Защитницы, которая с давних пор благоволит к вашей семье, или у великого Зевса. Я могла предположить, что ты попросишь прощения у повелителя океана Посейдона, которого, как говорят, ты обидел, за что он не давал тебе вернуться домой. Но это, это, хозяин!..

Пол почувствовал отзыв на последние удары по песку — эхо было беззвучным, но Пол ощутил, как звук идет вглубь. Свет костра стал тусклее, будто Пол смотрел на него через толщу воды или будто изображение передавалось с искажением.

— Что ты сказала? — Внезапная тревога усмирила его нетерпение — страх рабыни был неподдельным и сильным. Ее хозяйка Пенелопа уже ничего не чувствовала, на изможденном, неподвижном, белом как саван лице живыми были только лихорадочно блестевшие глаза. — Что ты хочешь сказать, женщина?