* * *

* * *

* * *

Запуск воздушных шаров

по случаю юбилейного выпуска 2004 года

школы Фортескью-Лейн:

50 лет качественного образования!

Эмми Блю, 16 лет, класс IIR

Старшая школа Фортескью-Лейн, Рамсгейт, Кент, Соединенное королевство

[email protected]

1 июля 2004

Если этот воздушный шарик когда-нибудь и найдут, только ты будешь знать правду. Это была я. Я та самая девушка с Летнего бала. И я ничего не выдумывала.

Я была готова, совершенно готова к тому, что он это скажет. Так готова, что вся сияла, и представляю себе, какими красными были в тот момент мои щёки – как у беспризорников в романах Чарльза Диккенса; эдакий сияющий помидор. Всего пять минут назад всё было идеально, а я нечасто говорю это слово, поскольку даже то, что порой кажется идеальным – люди, поцелуи, сэндвичи с беконом – оказывается совсем не таким. Но здесь всё было идеально. Ресторан, накрытый стол, горящие свечи, пляж за верандой, тихий плеск волн и вино, очень похожее на то, что мы пили девять лет назад, в наш двадцать первый день рождения – названия я, конечно, запомнить не смогла. Волшебные огни гирлянд, оплетавших колонны деревянной беседки, где мы сидели. Морской бриз. Даже мои волосы были уложены безупречно – впервые с того раза… хм, да, видимо, с того единственного раза, который был в те незапамятные времена, когда я еще слушала музыку на своем «Сони Уокмэне» и надеялась, что Джон Бон Джови ни с того ни с сего заявится в Рамсгит и пригласит меня на бургер и картошку фри.

И Лукас. Конечно же, Лукас, но он всегда настолько близок к идеалу, насколько вы можете себе представить… Я закрываю глаза, прижимаю ладонь ко лбу, колени – к холодному полу туалета и думаю о нём, сидящем в соседней комнате. Очень красивый, в классическом, английском понимании этого слова. Кожа, чуть загоревшая под солнцем Франции. Накрахмаленная белая рубашка, открытая у воротника. Когда мы только что сюда приехали, всего пару часов назад, и тут же заказали вино и закуски, я смотрела на него и мечтательно думала – интересно, кем мы кажемся другим посетителям, обласканным в лучах заходящего солнца? Кем мы кажемся незнакомцам, с туфлями в руках гуляющим по пляжу мимо нашей веранды? Может быть, счастливой парой, празднующей в ресторане какую-то важную дату? Годовщину свадьбы? Или решившей устроить свидание, удрав от детей? Двоих. Мальчика и девочки.

– Я так волнуюсь, Эм, – наконец начал Лукас, нервно хихикнув, постучав пальцами по столу, покрутив кольцо на указательном пальце, – но я хочу тебя попросить…

И в этот момент, за этим столом, в этом ресторане – в туалете которого я сейчас прячусь – я осознала, что готова и уверена в своём ответе больше, чем когда-либо была уверена в чём угодно. Готова и хочу сказать да. Я даже заранее продумала, как я это скажу, хотя Рози и считала, что если продумать заранее, получится натянуто, как будто на самом деле я не хочу говорить да, как будто, как она выразилась, «тебе в спину упирается пистолет маньяка, Эмми, потому что именно так ты и говоришь, когда нервничаешь». Но я всё равно проиграла этот сценарий в голове сегодня утром. Я хотела сказать что-нибудь милое и остроумное, вроде «и чего ты так долго ждал, Лукас Моро?» – и чтобы он потянулся ко мне через стол, покрытый скатертью с зубчатым краем, какими в «Ле Риваже» всегда накрывали маленькие круглые столики, и сжал мою руку. И чтобы мы побрели назад по пляжу, и Лукас, как всегда, показывал мне то самое место, где много лет назад нашёл мой воздушный шарик.

Он, конечно, целовал бы меня. В машине. Он бы остановился, медленно склонился ко мне и поцеловал бы, придерживая ладонью мой подбородок. Лукас поцеловал бы меня впервые за четырнадцать лет, и мы оба ощутили бы вкус мидий мариньер и мятных конфет, которые приносят на блюде вместе с чеком, и после стольких лет я наконец смогла бы выдохнуть. Потому что всё пережитое того стоило. Четырнадцать лет дружбы и шесть лет подавленного желания сказать, что я к нему чувствую, сегодня должны были привести к желанному финалу.

Вот чего я ждала. Не этого. Не того, что я буду сидеть, скорчившись в туалете, этим идеальным вечером, в нашем идеальном ресторане, на нашем идеальном пляже, после идеального ужина, который теперь, наполовину переваренный, смотрит на меня из унитаза, как бы символизируя полнейшую, мать её, катастрофу. Я ждала, что скажу да. Несколько минут назад я думала – слово вертелось на кончике языка, спина была прямой, в глазах сияли звёзды – что скажу да, и из самых лучших и преданных друзей мы наконец станем парой. За день до того, как нам исполнится тридцать. Потому что какой ещё вопрос Лукас не мог задать мне по телефону?

Мне казалось, я сумела скрыть изумление, резко ударившее меня, как сильная пощёчина, и мучительную, тошнотворную боль, сжавшую желудок, пока мой мозг медленно впитывал его слова, как пирог впитывает приторный сироп. Наверное, я раскрыла рот и глупо уставилась на Лукаса, потому что его улыбка угасла, глаза сузились в щёлки – верный признак беспокойства.

– Эмми?

И я сказала именно это. Потому что, глядя на него через стол, не могла сказать ничего другого.

– Да.

– Да? – повторил он, приподняв светлые брови, расслабив широкие плечи.

– Да, – вновь сказала я, и прежде чем смогла выдавить ещё хоть слово, хлынули слёзы. И здесь, я должна сказать, я справилась мастерски. Потому что, с точки зрения Лукаса, это были слёзы не боли, не опустошения, не страха. Это были счастливые слёзы. Слёзы радости и гордости за моего лучшего друга, решившего принять важное решение, слёзы умиления, оттого что я стала частью такого важного события. Вот почему он облегчённо улыбнулся. Вот почему встал со стула, обошёл круглый стол, на котором горели свечи, наклонился и обвил меня сильными руками.

– Ну ладно тебе, Эм, – смеясь, прошептал он мне в ухо. – Так-то уж не реви. Люди подумают, что я какой-нибудь сукин сын, разбивший тебе сердце.

Очень смешно. Именно так оно и было.

И вот оно: жар, поднявшийся от живота к груди.

– Мне нужно в туалет.