Кобзарь был не в восторге от подобных методов, но и не удивлялся им. Он давно привык к деградации, работал по инерции, потому что не видел себя нигде, кроме «убойного» отдела. Лишь пытался по возможности держаться подальше от откровенного и неприкрытого произвола. Чего не скажешь про Дмитрия Свистуна. Среди всех сотрудников отдела ему такое нравилось больше всего. Артему Головко — совсем нет. Поэтому он терпел до последнего, а как только загорелось на Грушевского — терпение лопнуло, написал заявление и ушел.

Сам Олег вскоре через знакомых состряпал себе больничный, чтобы отсидеться.

Понимал, насколько это малодушно, но поделать с собой ничего не мог. Вечно сидеть на фиктивном больничном дома невозможно. Так что Кобзарь вернулся на службу и дальше выполнял приказы прессовать причастных к восстанию. Делал это, сцепив зубы и стремясь разобраться в себе, понять собственное отношение к событиям вокруг.

Выплеснулось через край, когда крепкие мужчины с «Автомайдана» поймали на улице трех гопников, которые чуть не забили арматурой насмерть студента с сине-желтой ленточкой на рукаве. Кобзарь тогда лично принял задержанных, даже начал работать и через несколько часов расколол главаря. Тот назвал их старшего, заявил: у них есть базы, на каждой — вооруженные бойцы, только ждут команды. Но Тимур Нагорный, начальник отдела, который заменил Пасечника, лично порвал протоколы, приказал отпустить троицу, а Свистун с опергруппой радостно помчался в больницу арестовывать полуживого студента. Его подстерегали, началась стычка, все снимали на телефоны, потом слили в Интернет. Идентифицированного Свистуна соцсети прокляли мгновенно.

Вот почему после того, как все закончилось и зазвучали требования гнать, а лучше сажать садистов в погонах и чистить милицейские ряды, его поперли одним из первых.

Сам Кобзарь, как и Нагорный, ушел тихо. Никого не держали, не уговаривали остаться. Все прекрасно понимали, что происходит. Хотя Олег со всем своим опытом даже предположить не мог, что процесс обратимый. Потому что не прошло и года, как Свистун оказался среди тех, кого восстановили в органах. Разве что всплыл в другом управлении и на другой должности.

На то время Олег уже вернулся с Донбасса.

Он пошел добровольцем. Послушал Пасечника. Тот остался чист, но работать в своей фирме не предлагал. Вместо того посоветовал идти на войну, как тогда делали многие вчерашние менты. Это давало возможность очиститься, получить своеобразную индульгенцию и, главное, вернуться в органы без особых проблем.

Ведь вчерашний фронтовик считался героем.

Однако Кобзарь и без того размышлял, не податься ли на Восток. За то время в самом деле успел многое обдумать и наконец договориться с собой. Он убедился: в целом начались правильные вещи, которые он готов принять. Еще и говорил обо всем с Головко — тот вернулся на службу с репутацией одного из немногих честных офицеров, кто нашел силы бросить вызов бандитскому режиму.

Но все же желание легко обнулить грехи, получив статус участника боевых действий, засело глубоко и примешалось к естественной потребности защищать свою страну.

До войны, когда он только начал служить в органах и они еще не деградировали окончательно, Кобзарь воспринимал свою работу как охрану определенного рубежа от врага. Именно так, ходил на службу, как на фронт. Считал себя защитником мирных людей от вооруженных бандитов, конченых садистов, больных на голову насильников. Вслух такое не произносил, понимая: более циничные коллеги будут тыкать пальцем, воспринимая Олега как некую белую ворону. Мол, он рыцарь без страха и упрека, а они тупо разгребают грязь и копаются в чужом дерьме. Но ежедневное, даже в выходные, общение с отбросами общества делало Кобзаря не менее циничным. К тому же на его глазах те, кто должен был бы служить и защищать, сами медленно и уверенно превращались в обитателей темной стороны, точно так же вооруженных, опасных — даже более опасных, потому что имели законную власть и право на насилие.

Придумав себе сказку про защитника и его великую миссию, Олег Кобзарь старался хотя бы так удержаться от превращения.

Так что добровольцем пошел, имея то же самое намерение: служить и защищать. Даже не отбрасывал тщеславного желания вернуться с победой и остаться героем в глазах людей.

Случай поблизости Гранитного все перечеркнул.

Поэтому Кобзарь уже не мог считаться героем, которого нужно уважать. Из-за того даже не добивался статуса участника боевых действий. Тихо проглотил досадную историю, пересидел неделю дома, выходя лишь за спиртным и консервами. Потом отоспался и подался на службу в такси.

Не поддерживал контактов ни с кем из бывших коллег.

Пока месяц назад Игорь Борисович Пасечник сам не нашел его.

Встретились они в пустом зале небольшого и с виду дорогого ресторана.

Медвежонок перешел к делу без лишних предисловий: у Головко похитили жену и пятилетнего сына. Случилось это среди бела дня, и несколько часов Артем не мог ни думать, ни толком говорить — сил не было. Жена перезвонила сама, мертвым голосом сказала: с ним хотят побеседовать. Потом Головко услышал ребенка — сынок просил папу никому не говорить, что их забрали дяди, иначе им с мамой отрежут головы.

Потом прошла вечность.

Как вдруг все закончилось.

Жена снова позвонила и сказала — они дома, целые и невредимые.

Сорвавшись, Головко примчался к ним, чтобы лично в этом убедиться. И правда не нашел на них ни царапины. Разве что они были смертельно напуганы, а сын прилип к маме, как детеныш панды. Как только Артем выдохнул, зазвонил телефон.

Пришло сообщение с номера, который не определялся.

«Привет от Свистуна, ответь».

Затем позвонили. Незнакомец выражал надежду, что дома все хорошо. Предупредил: в следующий раз так не будет. Головко лучше не рыпаться, делать свое дело, не лезть в чужие и не мешать другим жить и работать. Даже если бы Артем смог записать разговор, ничего криминального не прозвучало. Ход этой истории полицейский дать не мог — просто не имел ничего на руках. Ни одного факта.

Зато уже не первый месяц упорно собирал данные, которые позволили бы если не посадить Свистуна, то по крайней мере вымыть его из органов навсегда. Головко так и не смирился с его восстановлением. Тесно сотрудничал с активистами, которые добивались реального очищения теперь уже новой полиции. Но все упиралось в отсутствие профессиональных кадров, а Дмитрий Свистун, несмотря на свою подлость, действительно был опытным сыщиком. Молодежь, которая приходила в розыск, могла у него поучиться.

Круговая порука никуда не делась.

И тогда Свистун пошел в наступление: он решил остановить Головко.

— Ты знаешь систему, — подытожил тогда Пасечник. — И Артему не хуже тебя известно: ничего не поделаешь. Помоги себе сам. Поэтому он пошел ко мне. Хотя друг твой.