Впрочем, не было недостатка и в опровержениях. Даже в самой западной литературе явились, как было уже сказано, возражения тезису Берве по существу, в том, что касается оценки сравнительной роли субъективного и объективного факторов в греческом политогенезе. Оппоненты Берве —В. Эренберг и Г. Бенгтсон — указали на непра

вомерность выпячивания политической роли аристократической личности, подчеркнули обусловленность ее успеха интересами и волею формировавшегося гражданского общества, наконец, показали объективный процесс становления греческого полиса, в силу имманентных причин и в русле постепенной институонализации начиная с VIII в. до н. э.[24] Причем показали это на вполне объективном, документальном материале, подтверждающем в принципе «рационализированную схему» Аристотеля. Вообще, что касается области источниковедения, то являются очевидными нарочитость и непродуктивность противопоставления одним источникам других: Аристотелю, который, кстати, строил свои обобщения на знакомстве и изучении всех доступных ему материалов, — Геродота. Соответственно неоправданным представляется и противоположение государственно-правовой реконструкции общественной жизни и коллизий, представленных в судьбах выдающихся личностей. Правильнее было бы дополнить здесь одно другим, отчего изучение архаической истории только бы выиграло.

Особым вариантом нового направления в изучении греческой архаики надо считать работу А. Хейса, посвященную принципиальной оценке архаического времени как исторической эпохи.[25] Хейс начинает отсчет архаического времени с момента великого переселения народов в конце II тыс. до н. э. и гибели микенской цивилизации. Для него эта последняя еще не была историей греческого народа, поскольку находилась под сильным влиянием чуждой грекам критской культуры. История греков как таковая начинается только после гибели микенского общества, и архаическое время было первым важным этапом их свободного развития.

Три момента выделяет затем Хейс как наиболее существенные в истории архаического времени: возникновение греческой нации, возникновение города-государства, полиса, и, наконец, особую интенсивность внешней жизни архаического общества. Возникновение греческой нации трактуется им как первое, заглавное и наиболее важное достижение архаической эпохи.[26] Этот процесс был отчасти обусловлен изобретением общегреческого алфавитного письма, ставшего важной предпосылкой культурного единства, отчасти же — выработкой общегреческих форм религии, мифа и исторического сознания. Процессу этому непосредственно содействовали такие более материальные факторы, как колонизация, столкнувшая греков с миром других народов, возникновение — нередко именно на колониальной периферии — религиозно-политических объединений греческих общин (Ионийский союз в Малой Азии, Дельфийская и Делосская амфиктионии и проч.), наконец, организация общегреческих празднеств и состязаний типа Олимпийских игр.

Автор указывает при этом на парадоксальность явления — на развитие у греков национального единства без соответствующего, предваряющего его, единства политического. В самом деле, уточняет он, единственным выражением национального единства у греков было самосознание, т. е. понятие или представление о таком их единстве, а не какая-либо иная реальная форма. И это верно как для народа греков в целом, так и для его подразделений (ионийцы, эолийцы, дорийцы). И то и другое опиралось на сознание принадлежности к некоему целому или его подразделениям, выработанное в архаическое время, между тем как на самом деле ни в архаическое, ни даже в последующее классическое время ни греческого народа, ни племенных его групп в качестве реальных единств не существовало — не было унаследовано от прошлого, да и тогда не сложилось.

Нельзя сказать, чтобы здесь все было выяснено до конца. Загадка образования греческого национального единства без единения политического остается в целом неразрешенной, несмотря на отдельные меткие указания, в частности на роль алфавитного письма и значение колонизации. Но автор, кажется, и не претендует на полное разрешение проблемы, довольствуясь — и вот здесь уже отчетливо чувствуется воздействие Берве — указанием на роль и значение греческой аристократии как своего рода фундамента национального единства. И как сама знать составляла общий физический костяк той структуры — греческого архаического общества, — в недрах которой сформировалось единство, или, правильнее сказать, понятие единства греческого народа, так, заключает Хейс, и ее мифология (и прежде всего генеалогия), ее кодекс чести и ее рыцарские формы жизни (спортивные состязания) образовывали, при всей их сословной заданности или обусловленности, общую культурную подоснову этого единства.

Гораздо более систематичным выглядит у Хейса анализ второго важного явления — возникновения у греков города-государства, полиса.[27] Этот процесс рассматривается как диалектическая антитеза предыдущему: становление у греков городов-государств вело к разрушению национального единства, сколь бы ни было оно ограничено культурною сферою, а еще более глубинный процесс — формирование гражданского общества — к умалению политического значения знати.

Обращаясь непосредственно к теме греческого политогенеза, Хейс прежде всего намечает основную линию развития — последовательный переход от древнейшего, времени переселений, военного единства типа товарищества (genossenschaftliche Wehrverband) к родовому государству (Geschlechterstaat), а от этого последнего —к государству гражданскому, полисному (Bürgerstaat der Polis). Затем этот процесс уточняется, причем параллельно рассматриваются фазы развития как в области политической, так и в социальной.

Первая фаза характеризуется возникновением города как политического центра (эта фаза отражена у Гомера). Прогресс достигается благодаря тому, что управление делами первоначального военного единства переносится в уже выделившийся и возвышающийся над сельскими поселениями городской центр. Инициатором этой перемены выступает знать (патриархальная царская власть была слаба и не идет в счет), да и в других отношениях отчетливо видна руководящая роль знати: вывод колоний, ведение войн и проч. — все было ее личным делом. Таким образом, государственные акции растворялись в личных предприятиях знатных лиц, а само государство в этот период неограниченного господства аристократии (до конца VII в. до н. э.) было не столько самостоятельной структурой, сколько сословным институтом.

Следующие две фазы, тесно связанные и переходящие одна в другую,—это возникновение государства как такового и формирование гражданского общества (750-500 гг.). Государственная власть в это время перестает быть личным делом или достоянием части общества, она абсолютизируется, обретает самостоятельно-предметный характер и заметно расширяется. Начало этому, собственно, было положено уже в родовом государстве, когда знать устранила царскую власть и распределила ее полномочия по избранным из своей среды должностным лицам. Но теперь, в связи с выступлением новых слоев гражданского общества, процесс расширяется: совершаются перемены в военном деле (учреждение гоплитского ополчения и внедрение тактики фаланги), вводится правильная всеобщая система повинностей, формируются и укрепляются правовые нормы. И творцом всех этих нововведений является новое, гражданское общество.