подлетал к Москве, и самолет, несущий его на борту, медленно приземлялся в аэропорту Шереметьево. К самолету раскатали красную ковровую дорожку, а из здания, украшенного красными флагами, вышли руководители партии и правительства и солидно направились навстречу первому гостю из иной звездной системы, который прибыл сюда, чтобы поделиться знаниями, опытом строительства и вообще проявить дружбу и сотрудничество. И вот все встречающие отстали на один шаг от первого Встречающего, и тот раскрыл объятия…

Тут Удалов очнулся и удивился. Как же это он во сне считал себя не советским человеком! Ему стало немного страшно и стыдно, но тут же он подумал, что, вернее всего, он уже не Удалов, а самый настоящий звездный пришелец. Ведь не зря же даже близкий человек, жена, не нашла приметной родинки. И поэтому, когда Чингисов протянул ему бумажку с речью для произнесения на торжественном обеде, Удалов блеснул глазками на накрытый стол и понял, что обязан отработать надвигающуюся выпивку и сказать приготовленные слова.

В кабинете уже стояла кинокамера, горел свет и суетились операторы. Незнакомая женщина в белом подошла к Удалову, причесала его немного и подмазала ему щеки розовой пудрой. Удалова провели за стол, и по обе стороны его встали Чингисов и Батыев.

Подняли первый тост за дружбу и процветание. Подняли второй тост за приезд. Потом Удалову подмигнули, и он развернул бумажку, написанную товарищем Рабиновичем с помарками других товарищей.

— Дорогие товарищи! — прочел Удалов. — Дамы и господа!

Удалов окинул взглядом стол, но ни дам, ни господ не заметил. Потом сообразил, что передача будет рассчитана на весь мир и потому нужно мыслить широко. И он продолжил чтение, несколько задерживаясь на сложных словах и читая их по складам.

— Разрешите мне приветствовать вас на советской земле в канун большого праздника — завершения очередного пятилетнего плана…

За дверью послышались шум и суетня. Кто-то кого-то в дверь не пускал. Незнакомцы, удивленные и возмущенные попыткой вторжения, бросились к двери и, к сожалению, опрокинули кинокамеру.

— Эх, — вздохнул Рабинович, — придется вам всю речь снова читать.

— Вижу, — сказал Удалов.

Незнакомцы старались сдержать страшный натиск с той стороны, грудью держали дверь, но странная, неземная сила оттолкнула их, и вместе с сорвавшейся с петель дверью они были вброшены в кабинет.

«Да, — подумал Удалов снова, — есть еще враги нашей дружбы».

В дверном проеме обнаружились три странных существа совершенно фантастического вида, в одежде, которая прикрывала их почему-то только выше пояса, хотя ниже пояса у них ничего неприличного не было. Существа стояли на трех ногах каждый и махали множеством рук, чтобы навести порядок. Сначала их никто не хотел слушать и раздавались лишь отдельные крики: «Хулиганство!», но потом все трое так громко рявкнули на присутствующих, что пришлось их выслушать, потому что тот, кому не положено, так рявкать не будет.

— Это что же есть получается? — воскликнул один из трехногих монстров с явным неземным акцентом. — Не успеешь отвернуться, а тебя уже грабят? Мы есть будем жаловаться в ООН, да!

— Что такое? — спросил строго Чингисов у Батыева. — Здесь твое хозяйство, ты и разбирайся, что за претензии у товарищей.

— Да-да, — сказал Батыев. — Давайте выйдем, товарищи, поговорим, все выясним. А еще лучше заходите завтра ко мне часиков в одиннадцать на прием. Там все и провентилируем. А то, видите, у нас сейчас мероприятие по встрече с инопланетным гостем. — И Батыев указал на Удалова. Скандала он не хотел, неизвестно еще, что за стиляги и хиппи приперлись.

Трехногие взглянули на Удалова, и один из них закричал:

— Так вот кто спер мою любимую форменную фуражку!

А второй увидел, что на труди у Удалова все еще висит бинокль, и закричал:

— Ясно, кто есть похититель мой бинокль!

— Да не хотел я красть, — возразил Удалов. — Только примерил, тут меня и скрутили.

Удалов тут же снял с себя каскетку и протянул одному из трехногих. Снял с груди бинокль и протянул второму трехногому.

— Это еще ладно, — смягчился трехногий. — А куда стащили наши приборы? Что же получается за местность у вас? Такого мы еще не встречали ни на одной планете. Не успели отойти в лес по случаю несварения желудка, как нас полностью обокрали, а потом еще в наш родной корабль пускать не хотели.

— Приборы? — спросил Удалов. — Приборы вон там, на тумбочке стоят, в ящике.

Трехногие подобрали и приборы. И при том качали головами, находя приборы в плачевном состоянии.

— Больше мы к вам ни ногой, — сказали трехногие хором. — Никогда. Через двадцать минут улетим на нашу родную Альфу Центавра, только вы нас и видели, недостойные гуслярцы!

— А жаль, — сказал Удалов вслед настоящим иноземным пришельцам.

Пришельцы ушли, захватив ящик с деталями. Будто их и не было.

А в кабинете еще несколько секунд стояло подавленное молчание, до тех пор стояло, пока оставшиеся не поставили общими усилиями на место дверь.

Товарищ Чингисов перевел дух, словно долго бежал. Потом повернулся к Батыеву и спросил его:

— Что за психи к тебе в кабинет врываются? Как ты так всех распустил?

— Не мой кабинет, — ответил Батыев. — Карася кабинет. Это он всех распустил. Только мы его сегодня уже лишили народного доверия, сняли, будет библиотекой заведовать.

— Вот это правильно. Ты потом проверь, что за люди, зачем шумели.

— Обязательно, — сказал Батыев. — Вот завтра придут они ко мне на прием к одиннадцати, там я с ними серьезно поговорю. Они у меня разучатся без вызова в кабинет заходить.

А раз все уладилось, то товарищ Чингисов обернулся к Удалову, который собирался, пока они заняты, вырваться из кабинета, соединиться с женой и пойти потихоньку домой.

— Вы куда, товарищ пришелец? — спросил Чингисов строго.

— Домой, — сказал Корнелий Иванович. — Какой я пришелец? Вот они, настоящие, уже улетели.

— Давайте, товарищ, без штучек, — обиделся Чингисов. — У нас пока другого пришельца нет, а мы уже в Москву рапортовали. Эй, операторы-моператоры, как вас там, включайте машину, будем приветственную речь продолжать.

Загудела камера. Удалов вернулся на место, развернул бумагу и начал читать с самого начала.

Занавес

1974 г.

СЪЕДОБНЫЕ ТИГРЫ

В городе Великий Гусляр не было цирка, поэтому приехавшая труппа разбила брезентовый шатер-шапито на центральной