«Значит, я куда-то лечу, – подумала она. – А где тогда мой багаж? И, вообще, где я?»

Марина осмотрела себя и неожиданно увидела в собственной руке паспорт со вложенной в него какой-то розовой бумажкой. Марина аккуратно вынула её оттуда и поднесла к глазам.

«Свидетельство о смерти… Белова Марина Владимировна 1984 г.р. Дата смерти…»

Читать дальше она не смогла: буквы расплылись и смешались с розовым фоном. В горле у Марины образовался огромный неглотаемый комок. Загнанной косулей огляделась она по сторонам, и поняла, что место это меньше всего напоминает аэропорт. Других стоек регистрации не наблюдалось, а за лентой ограждения колыхалась какая-то ненастоящая, но очень страшная темнота.

Марина резко обернулась назад и встретилась глазами с пустыми чёрными глазницами какого-то взъерошенного старика с открытым ртом.

– Господи, где я? – проскулила Марина. – Что я здесь делаю?

Звук её голоса безответно увяз в окружающем пространстве. Марина закрыла глаза и мелко затряслась. Ей вдруг стало холодно и до чёртиков страшно.

– Мама, где я? – продолжала скулить Марина. – Мамочка, где я?

Маринина очередь подошла незаметно. Она открыла глаза и увидела перед собой за стеклом широкое неприветливое женское лицо, зажатое между кроваво-красным мундиром без погон и причёской «Бабетта».

– Билет, пожалуйста, – без выражения сказало лицо, – и, прошу вас, побыстрее.

Марина сначала не поняла, чего от неё хотят, и умоляюще посмотрела за стекло. Лицо в мундире подняло руку, и ярко-красный ноготь указал на то, что торчало из Марининого паспорта.

Марина с третьей попытки просунула его под стекло и шумно прерывисто вздохнула.

– Багаж на весы поставьте, – попросило лицо.

– У меня нет, – проскулила Марина.

– Ну как же нет, а это что?

Красный ноготь показал куда-то влево, и Марина с удивлением обнаружила там свой проверенный галопами по Европам розовый чемодан на колёсиках.

– На весы багаж поставьте, – спокойно, но требовательно повторило лицо.

Марина с трудом сделала то, что от неё требовалось – в чемодане было всяко больше двадцати килограмм.

«Что же там такое внутри? – подумала Марина. – Уж не…»

Додумать мысль ей не дала стрелка очень старых по виду весов, какие Марине приходилось видеть в детстве на почте. С нехорошим скрипом она тронулась с места и начала медленно двигаться по циферблату слева направо. Марина пристально вгляделась в циферблат: «Интересно, сколько там?» Но без толку – на циферблате не имелось никаких делений и цифр, а только грубо нарисованные сектора – зелёный, жёлтый и красный.

«Как на, мать его, барометре», – подумала Марина и вновь почувствовала ничем не контролируемый страх.

Когда стрелка проползла почти весь зелёный сектор и своей тенью залезла в жёлтый, у Марины закружилась голова. Циферблат весов превратился в уродливое подобие эллипса, раздался щелчок, заставивший Марину вздрогнуть, и, чуть поколебавшись, стрелка застыла в миллиметре от границы жёлтого сектора.

– Вот видите, всё в порядке, – улыбнувшись, сказала дама из-за стекла, показавшаяся теперь Марине милой и даже немного симпатичной.

Покрывшаяся испариной Марина улыбнулась в ответ, хотя и не понимала, чему именно радуется. Не снимая улыбки, дама указала рукой в темноту, где появилась белая дверь с зелёным кружочком.

– Вам сюда, в зелёный коридор, пожалуйста, – ласково сказала дама. – И билет не забудьте.

Из-под стекла показалось свидетельство о смерти, на котором теперь стоял огромный синий штамп: «Одобрено». Марина взяла свидетельство за самый краешек двумя пальцами и прижала к себе. По щекам внезапно потекли слёзы. Лицо за стеклом погрустнело.

– Ну вот всё и кончилось, Марина Владимировна, прощайте.

– Прощайте, – всхлипнула Марина и маленькими шажками пошла к белой двери с зелёным кружочком.

Сон оставил Марину стремительно. Резко оторвав голову от подушки, она некоторое время всматривалась сквозь незадёрнутое окно в утренние сумерки, не очень понимая, где находится. Когда же воспоминания о сне, наконец, построились в колонну по два и молча промаршировали прочь, она осторожно опустилась на подушку и натянула сверху одеяло.

Примерно через полчаса Марина приползла на кухню, включила телевизор и устало плюхнулась на табуретку. Ей страшно хотелось курить, но у неё не нашлось сил дотянуться до полки, где обычно лежали сигареты. Она смотрела перед собой, пытаясь настроиться на обычное рабочее утро, но ничего не получалось. Марине было тяжко. Такой утренней разбитости ей не приходилось испытывать со времён институтских пьянок и бессонных ночей. Её ощущения можно сравнить с теми, что испытывал персонаж из анекдота, который всю ночь толкал тачку с дерьмом от Москвы до Бологого.

Марина устало перевела взгляд со скатерти на экран телевизора, где низкорослые мужчины, яростно крича, словно кобели, задирали ноги. Скривившись, она переключила канал. Теперь кадр занимала какая-то размалёванная телекурица.

– Дорогие девушки, если у вас большая красивая грудь, – с идиотской улыбкой произнесла та, – то полосатые топы – это то, что вам нужно. Полоски выгодно подчеркнут ваши формы и добавят им соблазнительности и привлекательности.

– Если у девушки большая и красивая грудь, – передразнивая телекурицу, сказала Марина, – она может надеть что угодно, хоть скафандр, и это всё равно добавит ей соблазнительности и привлекательности.

Маринин палец надавил на красную кнопицу на пульте. Экран погас.

«Совсем с ума сошла – с телевизором разговариваю», – подумала Марина и пошла в душ.

Рабочий день принёс Марине чуть менее сотни новых забот и примерно столько же старых. У всех, должно быть, бывают дни, когда толпами восстают из ада древние, казалось, давно похороненные проблемы, а с ними в едином строю шагают новые, но не менее гадкие. Именно такой и оказалась эта Маринина пятница.

Марина держала оборону до обеда, но после приёма пищи силы стали постепенно её оставлять, и когда короткая стрелка часов с убогим логотипом компании на циферблате подползла к пяти, она не выдержала. Зажав в руке телефон, Марина поскакала в дамский клозет, закрылась в дальней кабинке и позвонила тому, с кем можно снять стресс и хотя бы на некоторое время забыться.

Если вы живёте в Москве в двадцать первом веке, вам тридцать с небольшим, и вы женщина, то у вас почти наверняка есть любовник. Или даже несколько.

У Марины имелось два. А если считать Стасика, то два с половиной.

Номером первым считался женатый коллега Макс, с которым она встречалась раз в две недели у себя дома. Секс с Максом был замечательный, но больше двух часов общения с ним вне постели не могла бы выдержать даже сидячая статуя фараона у входа в Карнакский храм. Макс являлся занудой планетарного масштаба.