«Как странно, – подумала Наденька. – “Смерть свиньи” вроде бы совсем не об этом».

– Надеюсь, я тебя не очень огорчил? – неожиданно спросил у нее Вадим. – Ну, дурак я, меры не знаю.

– Как ты могла за него замуж выйти? – тихонько произнес у нее за спиной парень в кожаной куртке.

Вадим вроде бы не расслышал, а Наденька, обернувшись, так же тихо и с долей возмущения в голосе спросила:

– А ты вообще кто?

– Да я так… Просто смотрю: вроде красивая девчонка, – парень заметил вскользь и отошел незаметно, как вор.

«Странные какие-то люди», – подумала Наденька, проследив взглядом за этим парнем, пока он окончательно не затерялся среди далеко не нарядной публики. Странные люди были одеты не то чтобы плохо, а просто во что попало. И на это пятно на Вадимовом свитере действительно никто не обращал внимания. Потом угощали шампанским, и от пары глотков голова у Наденьки побежала, и она смеялась вместе со всеми над тем, как прошлой зимой Вадим бодался с министерством культуры. То есть в самом факте, что Вадим бодался с министерством, не было ничего особенного, он с тетеньками из минкультуры давно бодался, но случай-то был особый. Прошлой зимой министр культуры купила новую шубу, а старую отдала в музей краеведения в качестве экспоната, именно как шубу министра культуры. Тогда Вадим отнес в музей собственное пальтишко на рыбьем меху и потребовал его принять в качестве пальто писателя Сопуна. Конечно, не приняли…

Тут Наденька подумала, что жить не так уж и плохо, в конце концов. По крайней мере, бывает весело. Прежде ей никогда не бывало настолько весело. И что просто не надо бояться жить иначе, чем ее учили с раннего детства – уважать начальство, не прекословить… Ну кто такое это начальство? Дамочки, которые так и не смогли осуществиться нигде и ни в чем, по большому счету, поэтому и вели за собой массу необразованных художников-творцов к новому и светлому академизму-реализму. Потому что искусством надо обязательно руководить! И ей неожиданно сделалось очень легко, как будто бы она освободилась от корневого, глубинного страха, впрыснутого в кровь, может быть, еще вместе с вакциной от оспы. Наденька подумала, что до сих пор по-настоящему боялась жить, именно выскочить из мирка, ограниченного доктриной «а что люди скажут», и что эти люди – обычные люди, которые разве что успели чуть дольше пожить, съедаемые тем же страхом перед жизнью, который можно даже назвать родовой памятью, – так Наденька решила, припомнив маму и бабушку, которые тоже боялись жить. Мама боялась даже выбивать ковер во дворе в светлое время суток, потому что кто-то ведь может позавидовать, что у них есть ковер!..

– Многие молодые творцы, если даже не все, сперва выставляли картины, – фильмов и книжек, это, кстати, тоже касается, – доступные партийным товарищам, – говорил Вадим, уже когда они покинули выставочный зал и шли заснеженной улочкой домой к Михаилу. Он вроде бы жил недалеко, вдобавок жена у него уехала в командировку. Саша-Сократ куда-то исчез, о чем Наденька жалела. Он был ей симпатичен, в отличие от Михаила, который бесконечно ее подкалывал, очевидно, полагая за полную дурочку.

– Ну, Тарковский, например, – продолжал Вадим. – Он сперва снял «Иваново детство», вполне просоветский фильм, без всяких там завихрений. Кто бы ему позволил «Рублева»…

– «Иваново детство» не больно-то радостно встретили, – напомнил Михаил, – разрушенная психика ребенка…

– Да какая там психика? Мальчик-разведчик, желание отомстить, героизм советского народа – тот самый желтый билет, который дает право заниматься профессиональной деятельностью. Я себе такой пока что не заработал.

– А это обязательно? – встряла Наденька и тут же пожалела, что встряла, потому что Михаил посмотрел на нее весьма раздраженно.

– Надо, наверное, Наденька, если хочешь печататься хотя бы в «Северных зорях» и еще гонорары за это получать. Это даже не так и сложно, но вот я не могу, понимаешь. Как послушаю своего папочку… – И Вадим еще долго рассуждал о том, что по сравнению с Петром Николаевичем он еще вполне деликатный человек, и опять сам себе смеялся.

К вечеру подморозило, и под пальто проникали острые лезвия холода, поэтому Наденька была рада, когда они наконец оказались в квартире, обставленной бедно и как-то безразлично, то есть чем попало. Бедность обстановки была настолько разительна, что Наденька вдруг остро пожалела о том, что не отправилась к маме. Сидела бы сейчас в тепле, пила бы чай с овсяным печеньем, которое у мамы не переводилось.

– Можно позвонить? – Наденька робко спросила у Михаила, хотя предпочла бы вообще не спрашивать, но чувство вины перед мамой пересилило.

Михаил жестом указал на телефон, стоявший прямо на холодильнике, и почему-то это обстоятельство тоже нехорошо резануло Наденьку. Мама ответила сухо, однако, по крайней мере, не разворчалась, услышав, что Наденьку сегодня не стоит ждать. Наденька сослалась на то, что завтра к девяти на работу и нужно скорей попасть домой… Ей ведь и впрямь надо было в школу с самого ранья, а Михаил меж тем выставил на стол, укрытый убогой клеенкой, бутылку водки, кильку в томате и миску квашеной капусты. Наденька поняла, что сейчас начнется самая настоящая пьянка, даже с некоторым волнением. То есть ей еще не приходилось пить водку вместе с матерыми мужиками, и это, с одной стороны, было даже любопытно, с другой – завтра же на работу, а надо еще собрать портфель…

– Пей! – велел Вадим, и первый глоток обжег Наденькино горло, она поморщилась и подцепила вилкой капусту. Легкий хмель от бокала шампанского на холоде вроде бы уже выветрился, однако с первой рюмки голова снова поплыла, и Наденька даже осмелилась спросить:

– Слушайте, а зачем вообще так принято – пить водку?

Мужики засмеялись, и Михаил ответил наконец незло, что рано или поздно она сама поймет зачем, но, если наливают, надо пить. В очках его сверкнула едкая электролампочка.

– Мне… на работу завтра к девяти… – робко добавила Наденька. Ей уже казалось, что она влипла в очень нехорошую историю, но, с другой стороны, как же влипла, если была с собственным мужем, и где же ей быть еще, как не с ним?

– Такси возьмем, – ответил Вадим, – не переживай.

Он еще вышел покурить на балкон, потому что Наденька попросила, в конце концов, чтобы ей хотя бы не курили в лицо. Еще помнила раздавленные и будто вымазанные кровью бычки в опустевшей банке из-под кильки в томате и скрипучий голос Михаила, который выговаривал ей, пока Вадим курил, что не стоило искать легкой жизни на Старой Петуховке.

– Почему легкой жизни?

– Чего еще может искать такая фря? Понятно, что по распределению не хотела в деревню…

– А Петуховка не деревня? – не выдержала Наденька. – В каком же мире вы живете? По-вашему, все только выгоду свою ищут?

– Да тебе не конкретно Сопун был нужен, а просто какой-нибудь муж, чтоб в городе закрепиться, ведь так? Признайся, будет проще и честнее…

Михаил что-то добавил еще про евреев, чего Наденька уж никак не могла понять.