Лейли понимающе кивнула и пошла на кухню разбирать продукты, дав Ги время осмотреться. Маленькая комната с двумя двухъярусными кроватями производила странное впечатление: живший в ней ребенок мог каждые пять лет менять кровать на следующую, не расставаясь с предыдущей. На первой лежали плюшевые звери, Базз Светик, макет «Тысячелетнего сокола»[21], комиксы, футбольные альбомы и книги по греческой мифологии; над верхней, прикрытой зелено-желто-красным одеяльцем, висели постеры африканских исполнителей регги, валялись кроссовки и блок сигарет. На спинке кровати-соседки пристроились два пакета с чем-то кружевным, просвечивал топик цвета фуксии, что-то с пайетками. Последняя койка пустовала, не было даже матраса. Она как будто ждала пока что нерожденного младенца. «Интересно, – подумал Ги, – при такой страшной тесноте дети и не подумали занять свободное место своими вещами…»

– Выпьете чаю? – спросила Лейли.

Сосед не ответил и виновато отвел взгляд от кроватей – получилось неловко, как будто он подглядывал.

– Не обращайте внимания на беспорядок, – продолжала Лейли. – Трое детей, представляете? Тидиану десять, он каждую неделю притаскивает из библиотеки стопку книг. Совсем не похож на своего брата Альфа́. – Женщина кивнула на верхнюю кровать. – Школа и Альфа́… Непростые отношения. Я все силы положила, чтобы он не бросил раньше шестнадцати лет, но уже два года его волнуют только музыка и спорт, а еще дружки-приятели… Я за него не переживаю, Альфа́ изобретательный, умеет использовать любую возможность. Только бы с пути не сбился.

Голос Лейли дрогнул. Ги слушал не перебивая.

– А Бэмби скоро исполнится двадцать два. Она только что получила диплом психолога и теперь решает, как поступить, – то ли найти работу и продолжить учебу, то ли… Место получить очень трудно, сами понимаете. Дочь помогает мне, как только может…

Лейли посмотрела на фотографию детей. Тидиан улыбался во весь рот, Альфа́ был на голову выше брата и сестры, а Бэмби смотрела в объектив огромными, как у лани, глазами.

– Девочек охотно нанимают официантками в бары на пляже. Так что насчет чая?

Ги все еще колебался. Он сделал шаг в сторону гостиной. Диван был собран, но он догадался, что на ночь Лейли раскладывала его и превращала в спальное место. Маленький стол, четыре стула, компьютер, пепельница. Внимание сразу привлекли две необычные детали: большая плетеная корзина, где лежали солнечные очки всех цветов и форм, и множество расставленных повсюду фигурок сов. Деревянных, стеклянных, глиняных.

– Моя маленькая персональная коллекция, – похвасталась Лейли. – Сто двадцать девять штук.

– Почему совы?

– Вам интересно? Вы тоже ночная птица?

– Скорее рассветная.

Она улыбнулась и протянула руку к закипевшему чайнику:

– Ну что, наливаю?

– В другой раз.

Ги направился к двери, и Лейли изобразила обиду.

– А вам известно, что, отвергая гостеприимство женщины из пёльского племени, вы наносите ей страшное оскорбление? В пустыне находили путешественников, зарубленных мачете за куда меньшие преступления.

Ги не знал, как выкрутиться, и остановил взгляд на картинке над компьютером: солнце садилось в реку – африканскую, если судить по черным теням пирог и хижин.

– Я пошутила, – успокоила его Лейли. – Что вас смущает?

– Ничего… просто… я не привык.

– К чему? К беспорядку? К детям? К совам? Или к тому, что подбивает клинья такая молодая, сексапильная и богатая девушка, как я, и приглашает в свой особняк выпить шампанского?

– К Африке, – выпалил Ги.

Он стоял в дверях квартиры, нервно поддевая ногой угол отставшего линолеума. Лейли застыла с чайником в руке.

– Вот оно что… Не ожидала. Уточните-ка, милый сосед.

В следующую секунду Ги собрал всю свою дерзость и заговорил с агрессивным напором:

– Не стану ходить вокруг да около! Моя молодость прошла между Витролем и Гарданом[22], тридцать лет работаю в доках Пор-де-Бука, большинство моих приятелей – «черные ноги» или сыновья «черноногих»[23]. В выходные мы стреляем уток на озере Бер, все голосуем за одну и ту же партию, и она скорее цвета морской волны, ну, сами понимаете… Вы милая, я ничего не имею против вас и ваших ребят. Черт возьми… как бы это сказать… Я не из тех, кто ходит в гости к арабам…

– Народ пёль – не арабы.

– Черные, люди из Северной Африки, бородачи-мусульмане – называйте как хотите.

– По-вашему, у меня есть борода? Расслабьтесь, присядьте на пуф, возьмите чашку, пейте и не обожгитесь.

Ги досадливо пожал плечами, но не устоял перед напором Лейли.

– Вы выручили меня, защитили от мерзавки Камилы, так не отказывайтесь от угощения. Отпразднуем мою новую работу. Первый бессрочный[24] за три года. Начинаю сегодня, во второй половине дня.

Ги наконец сел, а Лейли свободной рукой сняла со стены картинку с закатом на реке, посмотрела в сторону кухни, перевела взгляд на комнату детей. Успокоилась. Она не оставила ни малейшего следа, не сделала ни одной ошибки. Впуская кого-нибудь в свой дом, она всегда нервничала, обдумывала каждую деталь, не полагалась на случай, устраивала все как положено. Приглашая незнакомца, Лейли каждый раз искала подтверждения, что все остается скрытым. Вот и этот рохля, большой плюшевый мишка, извиняющийся за расистские взгляды, пребывает в неведении.

Лейли взяла стул и устроилась напротив Ги.

– Сегу, – сказала она, постучав пальцем по рамке. – Это в Мали. Там я родилась. Слушайте…