— Весьма приятно с вами познакомиться! — любезно произнес Григорий и улыбнулся. — Поверьте, я не рассчитывал на столь пристальный интерес к моей персоне, Василий Ефимович.

Караваев слегка поерзал в кресле, пытаясь устроиться с большим комфортом, с трудом перевел дыхание и с не меньшей любезностью ответил:

— Только жизнь в нашей глуши заставляет по-настоящему осознать, что существование человека немыслимо без общения, дружеских бесед и философских споров по поводу важных исторических, так сказать, эпохальных моментов, ибо… — он поднял вверх толстый короткий палец и многозначительно посмотрел на князя, — ибо обустройство и законы Российского государства…

Григорий хмыкнул про себя. Не хватало ему в соседях доморощенного философа, которого хлебом не корми, а дай поразглагольствовать на темы, столь же пустые, как и его голова.

— Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать с нами, — очень учтиво вклинился князь в рассуждения гостя и, не дожидаясь ответа, приказал лакею: — Приготовь третий прибор для его милости.

— Право слово, не стоит беспокоиться, ваша светлость, — Караваев суетливо замахал руками. — Я сегодня встал спозаранку и уже успел позавтракать. Глазунья с ветчиной да пара чашек кофия со сливками… М-да, после утренней прогулки подобная пища идет за милую душу!

— Мы с князем тоже успели прогуляться, — возвестил с порога Аркадий, — еще по росе. Проехались вдоль озера, комаров накормили всласть, аппетит приличный нагуляли. — Он засмеялся и подмигнул князю. — Прямо-таки зверский аппетит! — И радостно потер ладони. — Стол накрыт, господа! Приступаем к трапезе…

После завтрака они направились в библиотеку, где выпили по бокалу вина, выкурили по сигаре и весьма приятно провели время, обсуждая местные новости, поразительно смахивающие на сплетни. Но, судя по огоньку, горевшему в его глазах, Караваев искренне верил, что все истории о жизни уездного общества, которые он поведал князю и его приятелю, — сущая правда и не подлежат ни малейшему сомнению. И, как заметил Григорий, Василий Ефимович намеренно или нет, но ни разу в своих рассказах не упомянул имени графини Изместьевой. А ведь ее эпатажное поведение и ссоры с соседями просто обязаны вызвать у них негодование и естественный поток слухов и домыслов.

— А что ж вы умалчиваете насчет хорошеньких женщин? — словно прочитав его мысли, с укоризной проговорил Аркадий. — Есть тут птички, способные скрасить одинокую жизнь двух холостяков? А как насчет молодых вдовушек и девиц на выданье? Все ли разобраны на сей момент или есть еще не просватанные?

Караваев пожал плечами и неожиданно сухо сказал:

— По правде, меня больше интересует тезис Руссо о том, что прежде должно учинить свободной душу, а потом уже тело. К тому же я занят составлением записки на имя Императора, в которой пытаюсь изложить свои взгляды на положение, которое сложилось в Российском государстве за последние годы.

— И что ж вас подвигло на сей замечательный труд? — с едва заметной иронией спросил Григорий. Но Караваев иронии не заметил, потому что с еще большим пылом стал объяснять суть своих занятий:

— Я понимаю, что не в моих силах убедить Государя отменить Табель о рангах. При Петре Алексеевиче она была необходима, тогда дворян просто-напросто не хватало ни для службы в армии, ни во флоте, ни в канцелярии, но сейчас надобность в ней отпала. И я в меру своих сил пытаюсь объяснить, что негоже раздавать дворянские дипломы налево и направо, тем более купцам и подрядчикам. Кроме корысти и пронырства, они ничего более в дворянское сословие не привносят.

— Вполне с вами согласен, — с готовностью закивал головой Аркадий, — эти новоявленные господа, первейшие казнокрады и мздоимцы, достойны прежде всего не дворянского звания, а виселицы. Сейчас в дворяне метит всякий разночинец, а мы потом удивляемся, откуда вдруг в обществе пышным цветом расцветают лесть, лицемерие, подхалимство, подлость.

— Вы абсолютно правы, — обрадовался поддержке Караваев, — наше дворянство вместе с привилегиями утратило былое значение в обществе. Будь моя воля, я б немедля изгнал из него всех, кто получил диплом благодаря Табели о рангах, и расширил бы права столбовых дворян.

— Поразительно! — воскликнул Аркадий и незаметно подмигнул князю. И Григорий понял, что его неугомонный друг откровенно забавляется над доморощенным мыслителем, осмелившимся поучать самого Государя. — А каковы ваши воззрения по крестьянскому вопросу?

— Я полностью поддерживаю идеи господина Щербатова[7]. Освобождение крестьян, по моему мнению, повлечет за собой множество невзгод. Я всю жизнь прожил в деревне и точно знаю: свобода нашим мужичкам только во вред. Без присмотра помещика они обленятся, забросят хлебопашество, займутся разбоем, даже детей перестанут рожать, потому что будут заниматься пьянством и развратом, вместо того чтобы заводить семьи. К тому же это приведет к разорению дворянства. Государство станет слабее, ибо разорившиеся дворяне утратят значение его надежной опоры.

— Воистину так! — с пафосом воскликнул Аркадий и воздел руки к небу. — Оставим крестьян в России в том состоянии, в котором они пребывают в течение нескольких столетий. — Он хитро прищурился. — Но все ж таки вам не уйти от ответа, достопочтенный сударь Василий Ефимович. Почему вы замалчиваете сей немаловажный факт, что по соседству с нами проживает очаровательная женщина — графиня Изместьева. Молодая вдова и к тому же весьма богатая…

— Простите, сударь, — побагровел Каратаев, — сия особа нисколько меня не интересует, потому что истинная самодурка, местная Салтычиха! Надеюсь, господа, вы слышали об этой мерзкой помещице, которую матушка Екатерина велела примерно наказать за творимые безобразия? Хотя что скрывать, — Караваев вздохнул, — покойная княгиня Мария Васильевна тоже в ангелах не числилась, во всей округе ее побаивались. Но и уважали. Она единственная в уезде держала открытый стол и отличалась особым хлебосольством. — Караваев сердито прищурился. — но и она не жаловала Изместьеву, хотя дружила с ее свекровью. А после смерти графа Федора между ними начались истинные баталии, причем графиня Наталья, — он слегка понизил голос и оглянулся на окна, — в глаза назвала Марию Васильевну старой клячей. Я присутствовал при их ссоре, — Караваев прижал руку к сердцу и трагически закатил глаза, — и, спрашивается, из-за чего? Вы не поверите, но всего лишь из-за десятка бревен, которые крестьяне Завидовских умыкнули с делянки на землях Изместьевой. Конечно, я тоже против воровства, но не пристало из-за подобного пустяка доводить старую княгиню до обморока.

— Выходит, у вас нет личных причин обижаться на графиню Изместьеву? — Григорий кивнул лакею, чтобы наполнил бокалы вином. — Очевидно, вы испытываете сострадание к своим бывшим соседям, с которыми графиня Изместьева обращалась столь непозволительно?

— Это само собой, — буркнул Караваев и отвел взгляд в сторону. — Но есть еще одна причина, из-за которой я на дух не переношу графиню. — Он окинул князя и Дроздовского несколько смущенным взглядом. — В прошлом году, знаете ли, я пытался посвататься к ее младшей сестре Ксении, очень милой, скажу я вам, господа, барышне. Но она полностью находится под влиянием своей деспотичной сестры. Вы представить себе не можете — Ксении непозволительно покидать пределы усадьбы. Княгиня определила ее в гувернантки маленького графа и вполне довольна подобным положением вещей.