— Сегодня утром умерла ваша подружка Туна, — сообщил Консворт. — Она тоже упрямилась. Глупо, знаете ли. Кстати, она отчего-то считала, что невиновна. Представляете? Уверяла меня в этом. Но, увы, я как-то не поверил. То ли день сегодня такой, то ли давление скачет — но вот не убедила она меня. Грустно, не правда ли? — Рэм настроился на долгую и неприятную беседу, которую так не хотелось вести.

Вообще, эта троица нравилась ему не больше, чем опостылевшая работа. Мерзкая компания, он понял это, как только организовал за ними слежку. Типичное для аристократии дело: анонимка о заговоре, удачно пойманный на краже слуга Пахта, под пытками давший показания на своего хозяина и его товарок, и машина Дома Раскаяния мелет жерновами чужие жизни. И в этот раз Рэму не было их жалко. Это в добрых сказках рядом с принцами да королевами крутятся сплошь лучшие умы общества. На самом деле там пахнет хуже, чем в загаженной уборной. Уж Рэм-то знал…

Пока он наблюдал за троицей, то отметил, что они предпочитали держаться особняком. Юный аристократик из зачахшей ветви прежде великого дома и две его постельные дамочки, безродные и потому готовые на все ради шанса дотянуться до высшего света. Конечно, открыто никто не считал свиту Алая Пахта любовницами, но они бывали на людях только вместе, и тем порождали разные слухи. Однако Рэм прекрасно знал, кто из них кого трахал. Отчего ему было еще противнее смотреть на избитую коротышку. Вот она, лидер триумвирата. Вот, кто на самом деле верховодил влюбленным и потому глупым Пахтом, погибшим от пыток три дня назад и поднятым вчера в качестве помощника. И кто запудрил мозги юной и недалекой Туне, мнимо скончавшейся сегодня утром. Аристократик-то так ничего и не сказал, а вот его долговязая подружка во всем обвинила пухлую товарку. Задыхалась, плакала и твердила, что Бэлла все знает. Что это Бэлла сказала, что Бэлла подумала, что Бэлла решила.

Рэм ее пощадил. Хотя и мог сделать так, чтобы она исчезла в недрах Дома Раскаяния. Ведь и не такие люди пропадали за его высокими стенами. Говорят, что сам Руберт Халамер, один из братьев предыдущего императора, сгинул где-то здесь в одной из камер. Но, может быть, это опять слухи. Впрочем, Консворт готов был им поверить.

— Слезы не помогут. И не надо думать, что это меня трогает. Я многое видел, Бэлла, — отметил Рэм.

Он никогда не понимал таких маневров. Вызывать жалость у дознавателя так же бессмысленно, как молить о дожде на пустынных утесах Черномола, мертвой планеты храма Элементиум. Особенно, если дор дознаватель какое-то время следил за подозреваемыми лично. И уже видел их истинный мирок. Отметил, как они закапывали интригами людей, а потом долго и нудно доказывали друг другу, сидя в ресторане Верхнего квартала, почему же гадкий на первый взгляд поступок был на самом деле правильным. Расположившись за столом, среди пышных яств, они находили все новые и новые кирпичики оправданий и встраивали их в свою доказательную базу. Любой поступок можно облагородить. Любую низость превратить в единственно верное решение. И в этом у троицы не было равных. Они даже доходили до того, что считали, будто помогли жертве избавиться от разочарований в будущем. Научили ее чему-то. Стали благодетелями несчастного…

«Ведь правда, Бэллочка?»

«Конечно правда, моя умная Туночка, не так ли милый Алай?»

«Ну разумеется, моя дорогая…»

Тьфу!

Пренеприятнейшая молитва самооправдания и ничего более. Защита от угрызений совести. Внутренности их бережно загнившей вселенной. Им было не до мелких неурядиц вроде повесившегося по их вине дворянина из безвестного рода Уммортион, который не вынес продуманного ими позора. Они были уверены, что разоренный Радомес, купец с Нуслайта, потерял свой корабль и свою компанию, потому что не должен был привозить на Приму алкоголь. Потому что Бэлла считала вина наркотиком, убивающим разум человека. Потому что Радомес был плохим-преплохим, а она — хорошей-прехорошей. Ой, да ладно уже себя заводить! Все и так ясно: в силки Рэма Консворта попала тухлая рыба. И у него к ней была личная неприязнь.

— И Туна, и драгоценный Алай сдали вас, милая Бэлла, — покачал головой дознаватель. Перед ним сидела глава разбитого триумвирата, и ему даже приятно было видеть ее страдания. — Вы вообще друг друга стоили, скажу я вам, дорогуша. Я убежден, что вы есть часть всеобщей деградации империи, и клянусь вам, я буду рад выполоть вас, как сорняк. Но вернемся к делу. У вас есть еще шанс уцелеть, в отличие от ваших товарищей. Для этого достаточно рассказать мне, что за важный гость должен был прибыть на Приму неделю назад? Мне известно, что этот гость есть посланник от каких-то старых «друзей». И то, что этот «гость» может быть опасен для императора мне тоже известно. Ну, так мне сказала Туна, — соврал Рэм. — Хочу вас уверить, что его величество охраняют сейчас так надежно, что никто из ваших «гостей» и «посланников» к нему не доберется. Тем более, какая вам уже разница? Ваши друзья ушли…

Шестой опять пошатнулся. Женщина всхлипнула. А Рэма затошнило от запахов.

— Но если вы мне поможете… Я смогу избавить вас от общества братьев Кнута и могу попробовать убедить комиссию отнестись к вам со снисхождением. В противном же случае… — Консворт кивнул на Шестого и широко улыбнулся. — Вы будете работать на меня. Разумеется, после смерти! Страшной и мучительной смерти, моя дорогая. Вы же понимаете, что я не шучу? Как, кстати, ваш пальчик? Уже не так сильно болит?

Толстуха шмыгнула носом, бросила на него странный взгляд, и Рэм равнодушно отметил новую эмоцию. Ярость. Логичная реакция. Такие люди, как Бэлла, угроз не любят. Честно говоря, ее тело мало годилось для службы дознавателю: толку от него будет мало, и потому он не собирался поднимать его после смерти вздорной бабенки. Но припугнуть — это святое.

— Мне кажется, что вы жаждете что-то сказать мне, моя дорогая, — широко улыбнулся он. — Не сдерживайте себя, облегчите душу.

Ноздри Бэллы расширились, губы дрогнули в попытке оскалиться.

— У нас, по-моему, должны были выстроиться доверительные отношения… — Как же не хотелось работать. Тоскливая рутина.

— Мразь… — прошипела она. — Безродная мразь.

Рэм кивнул, подбадривая толстуху. Пусть говорит. Ярость — тоже хороший помощник делу дознавателя. Но сейчас ход за ним. Взболтать и немного подогреть.

— Ах да, я же забыл, вы же считаете, что родовитость передается половым путем. Что, совратив юного Алая, вы таким образом подняли свой статус и почти стали вровень с Пахтами. Тогда понимаю ваши эмоции. Но мне кажется, что сейчас ваш драгоценный Алай немного того… Мертвенький. И ваше благородство под большим сомнением. Или, пока вы вновь не разделите ложе с моим новым помощником, вы будете считать, что выше меня? Вы хотите этого?

Его давно не трогали обвинения в безродности. Да, вы, может быть, и Скорп; вы, может быть, и Нувал, но здесь, в стенах Дома Раскаяния, после обработки братьями Кнута — безродный дознаватель Консворт много выше вас, благородных. А привести свою угрозу и заставить мертвеца изнасиловать толстуху он мог. На стеночке в квартире Рэма, над рабочим столом висел сертификат, в красивой такой, серебристой рамочке. Официальная грамота о том, что «Рэм Консворт прослушал трехлетний курс в Терадском особом отделении храма Медикариума и имеет право применять свои знания для служения императору». А полученных знаний ему, дознавателю его величества, хватало для шуточек вроде той, что покачивалась за спиной Бэллы.