Теперь, когда нет Давида, – размышляет он, – нашу маленькую семью только Боливар и удерживает вместе. Вот во что мы с Инес превратились – в родителей пожилого пса?

Наступает суббота. Он вновь отправляется на велосипеде в приют. Футбольный матч уже начался. Сироты играют против команды в черно-белых полосатых фуфайках, та команда очевидно умелее и тренированнее, чем ватага несмышленышей из многоквартирника. Он, Симон, вливается в группу взрослых, наблюдающих из-за боковых линий, и тут трое черно-белых выполняют ловкую перепасовку, защитники остаются не у дел и едва не случается гол.

Давид играет на дальнем фланге – он здорово смотрится в синей фуфайке с номером «9» на спине.

– С кем играем? – спрашивает он, Симон, у молодого человека рядом.

Молодой человек смотрит на него странно.

– С «Лос Альконес», командой из приюта.

– А счет какой?

– Никакого пока.

Черно-белые мастерски владеют мячом. Приютских детей то и дело обходят и оставляют с носом. Происходит гадкий случай: кого-то из черно-белых сбивают с ног, он падает плашмя. Доктор Фабриканте, судья матча, сурово отчитывает обидчика.

Незадолго до перерыва между таймами черно-белый форвард выманивает вратаря, а затем ловко забивает гол поверх вратарской головы.

На перерыве доктор Фабриканте собирает сирот посередине поля и со всей очевидностью наставляет их, какой стратегии придерживаться во втором тайме. Ему, Симону, кажется странным, что судья выступает в роли тренера одной из команд, но остальные вокруг вроде бы не обращают внимания.

Во втором тайме Давид играет на той стороне поля, где стоит Симон. Ему отчетливо видно, что происходит, когда один-единственный раз мяч оказывается у мальчика, а вокруг свободно. С легкостью он летит мимо одного защитника, мимо второго. Но затем, когда путь к голу открыт, он спотыкается о собственные ноги и падает ничком. Среди зрителей пробегает рябь хохотков.

Игра завершается победой черно-белых. «Лос Альконес» понуро бредут с поля.

Он, Симон, догоняет Давида, когда тот едва не ныряет в раздевалку.

– Хорошо сыграл, мой мальчик, – говорит он. – Не хочешь ли что-нибудь передать матери? Она, понимаешь, расстроена, что ты не возвращаешься домой.

Давид поворачивается к нему с улыбкой, которую можно назвать только доброй.

– Спасибо, что пришел, Симон, но больше тебе сюда нельзя. Ты обязан дать мне делать то, что я должен.

В приюте его больше всего изумляет школа. Зачем доктор Фабриканте держит отдельную школу, когда запросто мог бы отправлять своих подопечных учиться в обычные? В приюте не больше двухсот детей. Нет смысла и привлекать учителей вести уроки, если учеников так мало, некоторым всего пять лет, а некоторые почти доросли до самостоятельной жизни, – то есть нет смысла, если Фабриканте не желает своим сиротам образования, радикально отличного от того, какое предлагают государственные школы. Арройо назвал Фабриканте противником книжного обучения. А если он окажется и противником «Дон Кихота»? Согласится ли Давид на подготовку к жизни без приключений – к жизни сантехника?

Без всяких вестей из приюта проходят недели. Наконец, доведенная до отчаяния его бездействием, Инес стучит в дверь.

– Все это слишком затянулось, – объявляет она. – Я еду в приют за Давидом. Ты со мной или против меня?

– С тобой, как всегда, – отвечает он.

– Тогда поехали.

Подсказать им некому, и школьные классы они ищут довольно долго, а расположены они – как в конце концов выясняется – в отдельно стоящем здании, вдоль длинного прохода под открытым небом. В каком классе занимается Давид? Он, Симон, стучит в первую попавшуюся дверь, входит. Учительница, молодая женщина, умолкает на полуслове и вперяется в них.

– Да? – произносит она.

Среди опрятно и тихо сидящих детей Давида нет.

– Приношу извинения, – говорит он. – Ошибся дверью.

Они стучат во вторую дверь, входят вроде бы в мастерскую – здесь длинные лавки вместо парт, а по стенам развешаны инструменты для работы по дереву. Дети – сплошь мальчики – отрываются от своих заданий и глядят на вторгшихся посторонних. Вперед выступает человек в комбинезоне – очевидно, учитель.

– Позвольте узнать, вы по какому делу? – спрашивает он.

– Простите, что помешали. Мы ищем мальчика по имени Давид, он недавно у вас.

– Мы его родители, – говорит Инес. – Мы приехали забрать его домой.

– Это «Лас Манос», сеньора, – отзывается учитель. – Тут ни у кого нет родителей.

– Давиду не место в «Лас Манос», – говорит Инес. – Ему место дома, с нами. Скажите мне, где я могу его найти.

Учитель пожимает плечами и поворачивается к ним спиной.

– Он в классе у сеньоры Габриэлы, – подает голос кто-то из детей. – Последний кабинет по этой стороне.

– Спасибо, – говорит Инес.

На этот раз дверь открывает Инес, опередив его, Симона. Давида они видят сразу – он посередине первого ряда, одет в темно-синюю блузу, как и все остальные дети. Никакого удивления он, увидев их, не выказывает.

– Пойдем, Давид, – говорит Инес. – Пора попрощаться с этим местом. Пора домой.

Давид качает головой. По классу пробегает шепоток.

Заговаривает учительница, сеньора Габриэла, – женщина средних лет.

– Прошу вас немедленно покинуть мой класс, – говорит она. – Если вы не уйдете, мне придется вызвать директора.

– Вызывайте своего директора, – говорит Инес. – Я желаю сказать ему в лицо, что́ я о нем думаю. Идем, Давид!

– Нет, – говорит мальчик.

– Объясни мне, Давид, кто эти люди? – спрашивает сеньора Габриэла.

– Я их не знаю, – говорит мальчик.

– Это чушь, – говорит Инес. – Мы его родители. Делай, что тебе говорят, Давид. Снимай эту уродливую форму и идем.

Мальчик не шевелится. Инес хватает его за руку и вздергивает на ноги.

Он с яростью вырывается.

– Не трогайте меня, женщина! – кричит он, пылая гневом.

– Не смей так со мной разговаривать! – говорит Инес. – Я твоя мать!

– Нет! Я не ваш ребенок! Я ничей ребенок! Я сирота!

Встревает сеньора Габриэла.

– Сеньора, сеньора, хватит! Прошу вас, немедленно уходите. От вас и так уже много беспорядка. Давид, сядь, возьми себя в руки. Дети, вернитесь на свои места.

Больше тут ничего не добьешься.

– Идем, Инес, – шепчет он, Симон, и выводит ее из класса.

После их бесславной попытки забрать мальчика Инес объявляет, что она больше не желает иметь ничего общего с ними обоими – и с Давидом, и с Симоном.