Монтелеони недовольно передернул плечами, помедлил, потом кивком головы подозвал надзирателя. Тот перебрал ключи, вытащил из связки нужный и отпер дверь камеры. Маринелла вошла, опустилась на пол рядом с умирающим, отчего подол ее платья тут же намок, и оно сделалось тяжелым.

– Пожалуйста, помогите вынести его, – она обернулась к слуге графа.

Тот вопросительно взглянул на господина, Монтелеони раздраженно кивнул. Вдвоем слуга и надзиратель подняли больного с пола и вынесли из камеры.

– Я выделю ему комнату в своих покоях, несите туда, – распорядилась девушка.

– Он не стоил вашей доброты, – вскользь заметил Монтелеони, следуя за ней по коридору.

Она повернулась к нему и сжала его руки, заглядывая в глаза: прежде Маринелла никогда не позволяла себе подобных вольностей.

– Дорогой граф! Умоляю, закройте эти камеры! Переведите людей этажом выше! Тюрьма – наказание сама по себе! Не заставляйте их умирать в ледяной воде!

Монтелеони ничего не ответил, он осторожно освободил руки и вышел из темницы, обратно на Мост слез, чтобы вернуться во дворец дожей. Вздохнув, Маринелла последовала за ним.

Она чувствовала, что сердце разрывается от боли за людей, что остались там внизу и никогда не увидят солнца. Даже когда уехал Хосе, она не чувствовала такой всепоглощающей черной тоски, которая охватила ее теперь, после увиденного за Мостом слез.

Девушка не могла не признаться себе, что слишком сильно ее поразила жестокость и холодность графа, его равнодушие к несчастным умирающим, многие из которых были безвинно осуждены. Как может теперь она принять его помощь?

В своих покоях Маринелла приказала обтереть узника влажными полотенцами, после чего его уложили в кровать и укрыли одеялом. Ему приготовили теплое питье и лекарство, а сама Маринелла несколько раз клала больному на лоб смоченную уксусом тряпицу.

Лишь через несколько дней несчастный пришел в сознание, хотя его продолжал мучить тяжелый, разрывающий легкие кашель. Однажды, увидев склонившуюся над ним девушку, он с трудом улыбнулся. Маринелла улыбнулась в ответ.

Губы  больного слегка шевельнулись.

– Вы так добры,  – прошептал он.

– Тихо, тихо, вам не нужно разговаривать! Отдыхайте.

С этими словами девушка снова смочила тряпицу уксусом, положила ему на лоб, после чего покинула покои, направившись в свою комнату. Она улыбнулась – этот несчастный медленно поправлялся. Его жизнь теперь вне опасности!

Маринелла склонилась над бывшим узником, лежавшим на узкой кровати, обтерла его лоб мокрой тряпкой, сколько раз за эти дни она делала это? Он открыл воспаленные глаза, и его губы снова дрогнули в подобии улыбки, а потом он прошептал:

– Спасибо …

– Как ваше имя? – быстро спросила Маринелла, опасаясь, как бы он снова не погрузился в  беспамятство.

– Отец Джио, –  еле слышно вымолвил он.

– Вы священник? – изумилась она.

– Монах.

– Монах – и украли рыбу?!

– Я не воровал рыбу, – с трудом произнес он. – Я просто стал неугоден.

С этими словами он снова закрыл глаза.

– Отдыхайте, – понимающе кивнула девушка, – Вам нельзя говорить.

Она уже догадывалась, что те, кто находится на самом нижнем этаже, в затопленных камерах, имеют прямое отношение к случившемуся восстанию.

Прошло еще несколько дней, в течение которых Маринелла почти не отходила от постели больного, и, наконец, тому стало лучше, а вскоре он смог сидеть на кровати: пришедший цирюльник привел в порядок его волосы и бороду, отчего Отец Джио приобрел вполне благопристойный вид и уже не напоминал оборванного бродягу, каким его извлекли из тюрьмы.

– Чудесно выглядите! – приветствовала его Маринелла, войдя в команту. – Я рада, что вы поправились.

– Маринелла… не знаю, как вас благодарить! – взволнованно произнес он.

Девушка села на стул рядом с его кроватью и улыбнулась.

– Не стоит благодарности, – ответила она. – Лучше расскажите, что с вами случилось, Отец Джио? Как вы оказались в этой тюрьме? Вы ведь были среди заговорщиков? С Бедемаром?

– Да, – Джио отмахнулся, – Меня схватили люди Совета десяти. У них везде шпионы да соглядатаи! В Венеции следует держать ухо востро и не верить никому… Особенно,  вашему другу, дорогая графиня.

С этими словами Джио вопросительно взглянул на Маринеллу, словно ожидая от той ответной откровенности, но девушка промолчала. И монах снова нарушил тишину.

– На самом деле, восстание больше отстаивало политические интересы Испании, чем стремилось к установлению справедливой власти и равенства, – продолжил Джио. – Маркиз де Бедемар красиво говорил, но он вряд ли думал о  людях Венеции. Как и сами дожи.

– Никто не думает о них, – печально согласилась Маринелла. – Я рада, что мне хотя бы удалось перевести сюда вас!

– Вы столько сделали для меня! – повторил он, –  И теперь не знаю, как набраться смелости просить вас о большем, после всего, что вы уже  сделали! Но я должен…

И он просительно взглянул ей в глаза.

– Чего вы хотите, Отец Джио? – нахмурилась девушка. Маринеллу совершенно не привлекала идея связаться с заговорщиками и быть втянутой в тайные интриги, в которых она ничего не понимала.

Он приподнялся на кровати, откинув кружевное покрывало, и сжал ее руку.

– Маринелла! Умоляю, заклинаю вас, не отдавайте меня им! Я вижу, Монтелеони слушает вас, у вас есть власть над ним! Над его сердцем. Да, от нас стариков ничего не утаишь…  Поверьте, я прошу не ради себя! У меня есть важные, очень важные неоконченные дела! И я просто не могу позволить себе умереть в злосчастной тюрьме! Судьбы многих людей зависят от этого. Уверен, вы решили спасти именно меня не случайно, сами боги привели вас ко мне!

– Успокойтесь! – твердо ответила девушка. – Вы не вернетесь в тюрьму. Я что-нибудь придумаю!

 Джио благодарно сжал ее руку, кроме Маринеллы надеяться ему все равно было больше не на кого.

Разумеется, Маринелла ни на минуту не поверила в его важные дела, от которых зависят судьбы целого мира, как и в то, что это боги привели ее к Отцу Джио, но охотно верила, что ему не хочется возвращаться в ледяную, затопленную водой камеру и ждать там смерти, медленной и мучительной. Потому он и придумал всю эту таинственную историю, придававшую значительности и важности его скромной персоне! И все-таки, в сердце девушки крепло сочувствие к несчастному старику, которого ей ценой стольких усилий удалось спасти. Она не допустит, чтобы он вернулся в эту жуткую клетку!

На следующий день в ее покои заглянул граф Монтелеони, она не видела его в последние дни: он был занят государственными делами – дожи довольно много времени уделяли управлению Республикой, и особенно – военным кампаниям, в чем Монтелеони не было равных.