с моим башенным люком, была ранена в руку крупным обломком дерева, и я дал ей бинт из нашей медицинской укладки. Стиснув от боли зубы, она сама перевязала себя, глаза ее были полны слез.

Уже во второй половине дня мы остановились, чтобы долить масло в двигатель и дать ему остыть, поскольку на малом ходу он опасно перегревался. Отведя с просеки две наши «Пантеры», мы свалили несколько молодых невысоких деревьев, чтобы сделать себе место для остановки рядом с просекой и не создать просвета в кронах деревьев над головой. Когда двигатель «Пантеры» был выключен, его металл начал потрескивать, сокращаясь при охлаждении, и большая глыба майбаховского мотора тихо шипела в тени. «Королевские Тигры» расположились рядом с нами, из их моторных отсеков поднимался дымок перегретого масла, а их механики-водители открыли вентиляционные жалюзи, чтобы дать моторам остыть.

Двигатели «Пантеры» и «Тигра» имели сходную конструкцию: моторный агрегат был заключен в мощный короб из броневой стали, а радиаторы охлаждения размещались в двух отдельных отсеках, разнесенных по бортам танка. Сделано так было для того, чтобы вода не заливала двигатель, если танку придется переправляться вброд через реку, поскольку лишь немногие из мостов могли выдержать вес 48-тонной (44,8 тонны. – Ред.) «Пантеры» или почти 70-тонного «Королевского Тигра». Но в результате такого технического решения двигатель легко перегревался в своем стальном гробу и возгорания в моторном отсеке были постоянной проблемой.

Мы залили в мотор последнее остававшееся у нас масло, а затем сказали прибившимся к нам пехотинцам, что останавливаемся на час. Мы использовали это время, чтобы проверить гусеницы нашего танка и шасси, а пехотинцы расползлись вокруг, чтобы пошарить по окружающему нас лесу. Когда мы уже заканчивали осмотр ходовой части танка, несколько человек из пехоты наткнулись на стоявший в густом кустарнике «Хорьх», германский автомобиль того класса, который предпочитали крупные чиновники и старшие офицеры. Солдаты, обнаружившие его, позвали нас, чтобы мы осмотрели находку.

За рулем автомобиля сидел офицер СС, уставившись невидящим взглядом сквозь ветровое стекло, голова его склонилась к дверце машины. Очевидно, совсем недавно он покончил с собой выстрелом в рот – пистолет еще был зажат в его руке, а с головы стекала не успевшая свернуться кровь. Рядом с ним на переднем сиденье располагалась женщина в гражданской одежде – элегантный летний костюм и шляпа. Она тоже была мертва, руки кротко сложены на коленях, глаза закрыты, во рту – незажженная сигарета.

Теперь эсэсовцы панически боялись Красной армии. После нескольких лет опустошения России, после противотанковых рвов, полных мертвых тел, после обычая не брать пленных эсэсовцы прекрасно знали, что от красных им не приходится ждать снисхождения. Да и почему, после всего этого, они могли надеяться на снисхождение? За три года на территории России эсэсовцы натворили таких дел, которые невозможно описать словами. Так что для эсэсовца было куда лучше лежать сейчас мертвым рядом с красивой любовницей, чем попасть в руки мстительных красных.

Для этих двух мертвых тел в «Хорьхе» мы уже ничего не могли сделать. Мы лишь досуха выкачали бензин из бензобака их автомобиля, который оказался заполненным доверху, и поделили бензин между нашими танками.

Тени уже стали удлиняться, когда мы снова двинулись в путь. Лесной массив, по которому мы двигались, был так полон жизнью и смертью, что за каждым поворотом дороги нам открывались новые препятствия и страдания. Бредущие пешком штатские то и дело окликали нас, спрашивая, куда им нужно держать путь, умоляли дать им возможность поехать на танках. Некоторые протягивали нам своих детей, демонстрируя, как они измождены и больны, убеждая нас, что они не смогут пройти весь тот путь – 100 или 200 километров до вожделенного запада. Но мы ничего не могли сделать для этих людей, и порой наш башнёр был вынужден пускать в ход лопату, чтобы отогнать штатских мужчин, которые пытались забраться на корпус нашего танка.

Когда стали сгущаться вечерние сумерки, моя проводница из деревни сказала мне, что до центра лесного массива осталось 3 или 4 километра.

– Мы должны быть там очень осторожными, – прибавила она.

– «Мы»? – переспросил я ее.

– Я думала, что могу остаться при вашем танке, – сказала она, – поскольку была полезна вашей группе.

– Как ваша рука?

– Болит.

– Если бы у нас остался морфий, я бы вам дал.

– Неужели его нет в вашей аптечке? Рука болит просто чертовски. Неужели вы не можете дать мне морфий, герр фельдфебель?

– Мы использовали его весь, мадам.

– Я вам не верю, – произнесла она сквозь зубы, баюкая свою руку. – Думаю, вы бережете его для себя.

Я ничего не ответил на это, поскольку танк, в очередной раз дернувшись, остановился на распутье трех лесных дорог, перекресток этот был весь забит телегами, к тому же здесь стоял даже автобус, весь заполненный ранеными. Теперь я в первый раз внимательно посмотрел на эту женщину. Ей было на вид лет сорок, ее серые глаза пылали негодованием.

– Хоть немного морфия, – повторила она. – Пожалуйста.

Перед нашей «Пантерой» застряла телега с ранеными, запряженная в нее изможденная лошадь бессильно опустилась на согнутые в коленях передние ноги. Лежавшие в телеге раненые вскрикивали от боли, когда проходившие мимо люди невольно толкали эту телегу.

– Я израсходовал последний морфий из нашей танковой укладки два дня тому назад, – сказал я женщине. – Один человек из нашего экипажа был ранен осколком снаряда. В почки. Он умирал три дня, и мы давали ему морфий, чтобы он не мучился от боли. Когда весь морфий вышел, он стал умолять пристрелить его.

Женщина вытерла нос здоровой рукой, явно смягчаясь.

– И вы застрелили его?

– Да, выстрелом в голову. Надеюсь, кто-нибудь поможет и мне умереть, если я попаду в такое же положение. Но послушайте, я найду вам морфий где-нибудь по дороге. Вы нам очень помогли.

С юга и востока стали слышны звуки боя, было похоже на то, что русские пытаются даже в котле испытывать наши силы, чтобы совершенно измотать нас. Проходящие солдаты кричали нам, что русские углубляются в котел группами по два-три танка[16].

По мере нашего продвижения деревья начали мало-помалу редеть, и время от времени можно было видеть очертания русских самолетов, пролетающих над кронами деревьев на фоне голубого вечернего неба. Нам пришлось наломать побольше веток, чтобы их листвой плотнее замаскировать корпуса и башни наших танков, и тщательно следить за небом, прежде чем пересекать каждый отрезок дороги, лишенный плотной завесы деревьев.

На открытом пространстве между деревьями мы наткнулись на остатки взвода из трех штурмовых орудий – низкопрофильных истребителей