Я давно знал, что актер он высочайшего класса. На сцене Андрей был человеком, способным сыграть любой образ. Зал при его появлении замирал в ожидании чудодейства. И он не обманывал ожиданий — завораживал игрой. Я уверен, да только ли я — он способен брать в плен любой зал. В нем словно умножилась, обогатившись мастерством, мощная природная актерская энергетика, переданная ему отцом, непревзойденным мастером сцены и киноэкрана, народным артистом СССР, Юрием Владимировичем Толубеева.

Мне посчастливилось видеть Толубеева-старшего в «Сказках старого Арбата» А. Арбузова, в «Оптимистической трагедии» В. Вишневского, в роли Санчо Панса в «Дон Кихоте». Мог ли я тогда предположить, что через три десятка лет увижу на сцене его сына, и тоже в «Оптимистической трагедии», и тоже поставленной Товстоноговым, только в другой роли — Алексея. Андрей сыграл ее точно, глубоко и пронзительно.

Театральный критик Михаил Швыдкой писал в журнале «Театр»: «Когда театральный мастер заново обращается к произведению, уже поставленному им самим однажды и снискавшему успех, это невольно порождает толки и вопросы разного уровня и достоинства. От простейшего: «Делать, что ли, больше нечего?», до значительно более сложного: «Сможет ли он вновь сказать нечто важное — не просто отличное от предшествующего, но органически связанное с глубинными течениями нынешнего исторического времени?»

В новой постановке «Оптимистической» напряженный диалог каждого с историей, трагическая попытка найти «свою правду» в мире, где правда единственна, становится, как кажется, важнее непосредственных фабульных споров и столкновений. Оттого-то столь значимой становится в спектакле судьба Алексея, каким сыграл его А. Толубеев, — его гамлетизм отзывается в поступках однополчан, в типе их отношений с миром. Определяя свое место на корабле, а затем в полку, он пытается решать сущностные вопросы бытия, стремится истинно распорядиться своей свободой, найти ее осмысленное осуществление. В этом Алексее ощутимы уроки работы театра над прозой М. Шолохова — матрос первой статьи должен был решать для себя те же вопросы, что и Григорий Мелехов, искать пути самоосуществления, совершать выбор в пользу революционного разлома страны с такой же трагической страстностью, как и шолоховский герой О. Борисова. В каждой фразе Алексея-Толубеева будет пробиваться непременное вопрошение мира, истовое стремление постичь правду во всей ее многосложности и жестокой наготе. «Правды ищу», — признается он Рябому, и поиск этой мировой правды, ради которой не страшно и жизнь отдать, станет для артиста существом роли.

В жизни среднего роста, на подмостках А. Толубеев кажется высоким и гибким. Пластика этого Алексея залихватски отточена, каждым своим движением он словно пародирует царский морской устав, но так, что понимаешь: радости, освобождения эта игра ему не приносит. Он в постоянном напряжении, весь настороже, напряжение и настороженность тяготят его, готовы разрешиться либо в подвиге, либо в бессмысленном и кровавом бунте против всего на свете — в равной степени…»

Когда мы уже были хорошо знакомы, я спросил его об отце. Он долго молчал. Я уже пожалел, что спросил, однако, внимательно посмотрев на меня, чуть запинаясь, он сказал:

— Знаешь, я не люблю этот вопрос, порой его задают из любопытства, но тебе отвечу. Отец для меня — Вершина. Хотя у него была другая семья, они развелись с мамой, когда мне было четыре года, я всегда был рядом с ним. Сколько себя помню — мы вместе. Никогда никого не предавший, не изменивший своим убеждениям, он практически каждый вечер выходил на сцену и, что бы ни играл, никогда не заигрывался, не прогибался под предполагаемые обстоятельства. Сейчас я могу сказать, что он играл как-то слишком просто, не театрально, слишком по-человечески. Самое главное, он не был актером одной краски, одного амплуа. Ему удавались и отрицательные герои, и положительные, и злодеи, и простаки.

Уникальный случай: за отрицательную роль Вожака в «Оптимистической трагедии» он был удостоен высочайшей награды в стране — Ленинской премии! При этом не состоял в партии. Таких случаев в советском театре я не припомню. Только талант мог заставить руководство страны сделать это.

Всю жизнь он в Ленинграде, кроме маленького временного отрезка, когда трое друзей: Толубеев, Симонов, Меркурьев, позднее ленинградская плеяда звезд театра и кино, один за другим покинули город на Неве. И уехали в Самару! Они жаждали эксперимента, поиска, того, чего, им так не хватало на ленинградской сцене. Застрельщиком этой идеи был Николай Симонов, родившийся на самарской земле и здесь же впервые вышедший на сцену. Как я завидую им! Их энергии и желанию все попробовать, все испытать. Даже тогда уехать в Самару было непростым делом. Правда, выбраться из Самары в Москву или Ленинград было еще труднее.

В отличие от Симонова и Меркурьева отец не совмещал актерскую профессию с режиссурой. Всего лишь три года работали на сцене Самарского краевого драматического театра закадычные друзья. Но какие годы! Начало тридцатых! Они сразу взялись за новую, современную драматургию Прута, Погодина, не забывали и о классике — Островский, Горький, Чехов. На сцене Самарского театра Юрий Толубеев сыграл четыре роли. И если две из них были эпизодическими: машинист в «Князе Мстиславе Удалом», садовник Глеб в «Правда — хорошо, а счастье — лучше», то заглавная роль в спектакле «Егор Булычов и другие» стала настоящим триумфом, событием в творческой жизни театра. И для него самого она была не проходной. Она явилась утверждением его подходов к игре, веры в себя. Для молодого актера это был триумф, большое событие, отголоски которого докатились и до города на Неве. Отец всегда считал, что именно эта роль сделала его настоящим артистом, именно тогда он выработал свой творческий подчерк, свои подходы к игре, обрел веру в свои силы.

Сейчас, находясь уже в достаточно зрелом возрасте, я многое понял, на многое гляжу совсем другими глазами. И, оглядываясь назад и видя своего молодого отца, хочу признать: человек так устроен, что если он не позволяет делать себе, что хочется, то он теряет энергичность и четкость своих действий, и, конечно, уверенность в себе. При этом неуверенность опирается, прежде всего, на страх — страх высунуться, сделать или сказать то, за что осудят, осмеют, презреют, что навлечет гнев или отвержение других людей, или создаст репутацию, которая будет неприятна.

А уверенность опирается на смелость быть собой, на знание целей и способах их достижения, своих сильных и слабых сторон, изменить неэффективные способы действия на эффективные, и, конечно — способность приложить к делу свои достоинства, с тем, чтобы они приносили свои дивиденды. Уверенность существует тогда, когда вы