авто, провозглашавших любовь к Верхнему полуострову. При других обстоятельствах я бы купил Джерри «Юперского мужика» и с удовольствием принял бы его сдержанную, с прохладцей, благодарность.

Забив тележку всякой ерундой, я катил ее к кассе, когда что-то привлекло мое внимание. Со стенда с журналами на меня смотрело мое лицо. Дэн Митчелл, бухарь с обложки. Я вспомнил день интервью, а именно – как помирал от похмелья и пару раз чуть не блеванул на журналистку.

Накануне меня вытащил промочить горло мой старый кореш со времен колледжа. Мы жили в одной комнате в общежитии. По традиции мы страшно напились. Сначала был стакан, потом еще стакан… и еще один… Затем была бутылка. Отправились промочить горло, а закончилось тем, что я чиркал колесиком зажигалки возле рукава его рубашки, пропитанной водкой. Помню, лупил его полотенцем, а он катался по полу. Помню, прикладывался к коньяку. Когда я входил в штопор, то старался пить что-то одно. Коньяк – лучшая диета для твоего духа.

Утром меня разбудила звонком его невеста. Кричала в трубку, обзывала подонком. У него ожоги второй степени, ты, подонок! Чтоб ноги твоей не было на нашей свадьбе, иначе я вызову полицию!

Я открыл журнал на фотографии, сделанной в день открытия моей выставки: я стою на фоне своих работ в футболке Slayer, черных джинсах и замшевых ботинках, пристально, без тени улыбки глядя в камеру.

«Его сравнивают с Каспаром Давидом Фридрихом и Уильямом Тёрнером… Мастер света… Поговаривают, что Митчелл добавляет в краску собственную кровь». «О детстве Митчелл рассказывать наотрез отказался, объяснив, что он никогда не поднимает эту тему. Дэниел Джозеф Митчелл родился 31 октября 1980 года в…» «Важно, чтобы искусство открывало перед тобой те двери, которые ты хочешь открыть, а другие держало надежно запертыми». «Я зависим от приходящих образов. Это боль, темнота и противостояние самому себе».

На втором снимке были мы с Вивиан – тем же сентябрьским днем, в номере отеля, на фоне тканевых обоев с орнаментом из красной герани, в тот момент напомнившим мне пятна крови на дощатом полу. На Вивиан короткое черное платье с длинными рукавами и закрытой шеей (мне понравилось снимать его с нее) и босоножки на высоченной шпильке, делавшие ее стройные ноги еще сногсшибательней (босоножки я оставил). Одной рукой я обнимаю ее за талию, другой показываю «козу» и вроде как кричу на фотографа. А Вивиан демонстрирует некую вариацию знака «шака», скорчив свирепую мордашку и высунув язык.

Помнится, когда мы вышли из отеля, мимо пронеслась «Скорая», вой сирены вызвал в моей памяти строку из старой песни The Doors: «Будущее неясно, а смерть всегда рядом».

В тот день мы с Вивиан были счастливы, и ничто, пусть и на короткий миг, не омрачало открывавшегося перед нами будущего.

10

От шоссе 123 отходила разбитая асфальтовая дорога. Даже указателя не осталось. Сбросив скорость, я съехал с шоссе и катил мимо высоких елей и деревянных столбов линии электропередач с провисшими проводами. На одном из столбов сидела ворона.

Лес тянулся до самого горизонта. В октябре здесь, пожалуй, было красиво, но в конце ноября лес стоял неприветливый и зимний. И что-то там, среди деревьев, с нетерпением ждало ночи. Что-то, предпочитающее охотиться в темноте.

Как долго я тут проторчу? Пару дней? Неделю? Как скоро он объявится? Я предполагал, что мерзавец не собирается меня убивать. Вероятно, ему нужны деньги. Люди делают и не такое ради денег. Мог это быть родственник или друг того типа, которого я сбил?

Полгода назад в окрестностях Шардона охотником были обнаружены человеческие останки. Останки, принадлежавшие мужчине, не удалось идентифицировать – ни головы, ни штифтов, ни одежды; по некоторым оценкам, он провел под открытым небом больше двух лет. Но знаете что? Я не припоминал, чтобы отшибал тому типу голову. Возможно, он убрался в кусты, прихватив с собой голову? Ага, где запрыгнул на лошадь и двинулся в ад.

Постройки начинались внезапно: что-то мелькнуло среди сучьев – и вот я миновал дом с разрушенным крыльцом, въезжая на Главную улицу.

Вытащив ключ из замка зажигания, прихватив пистолет и фонарик, я вышел на дорогу.

Тишина стояла почти сверхъестественная. Время от времени ее нарушал медленный скрип флюгера на крыше гостиницы «Хорслейк Инн», приводимый в действие дуновениями ветра. Флюгер изображал вздыбленную лошадь. Дальше по улице были закусочная и дощатая церковь.

Ветер шелестел в высокой жухлой траве, над молчаливыми сугробами. В четверти мили дорога упиралась в лес. Под деревья вела грунтовка.

Я дал себе полтора часа на разведку. Что-то в надвигающихся сумерках тревожило меня.

* * *

Возле грунтовки я наткнулся на каменную фигурку. Должно быть, когда-то это напоминало зайца Альбрехта Дюрера – одну из его натурных штудий, выполненных акварелью и гуашью. По сохранившимся обломкам я заключил, что заяц был установлен вроде почтового ящика. На камне осталась надпись:

Ведь все, что утро сохранит

От зайца, спящего на склоне, —

Травы примятой след[6].

Белели клочья снега. Я шел по вязкой земле, размытой осенними дождями. Дорога была изрыта старыми колеями. Просачивающийся сквозь кроны свет казался таким же старым и неподвижным. По лесу разносился стук. Я нашел взглядом черную птицу с красным хохолком и белыми полосами, спускающимися по бокам до шеи. Хохлатая желна. Вероятно, где-то в дупле осины у нее гнездо.

Вдруг деревья расступились, и я увидел его – маяк, по ошибке построенный посреди леса, распространявший невнятные сигналы в безлюдную пустоту. Я моргнул. Нет, это был не маяк, а центральная часть особняка – башня, зажатая с обеих сторон стенами из колотого темного камня. Башня вздымалась подобно трехглазому змею, вставшему в стойку; все три круглых окна смотрят на восток, в сторону озера.

Я миновал скульптуру мальчишки с раскрошившимся лицом и веслом в том, что осталось от пальцев правой руки. Шел мимо заколоченных досками окон первого этажа, под окнами второго, заглядывающими в темноту, размышляя, что сам особняк напомнил мне старого, потрепанного ворона. Даже на старости лет ворон не утратил вкуса к падали и продолжал внушать страх. Кто в здравом уме захочет погладить эту мерзость?

Проверив пистолет, я поднялся по дугообразным ступеням в основании башни, толкнул высокую дубовую дверь и попал в дом.

11

Внутри дом впечатлял не меньше, чем снаружи. Я отметил пыль и сухость, несвойственные давно заброшенным местам. За спиной оставались кухня (несколько навесных шкафов, стол и два