Правда, гуманисты своими блестящими книгами и всей многогранной деятельностью обычно заслоняют от нас множество людей, сохранивших в основном патриархальные жизненные устои и тип мышления, но заслоняют именно потому, что облик эпохи определили не эти люди, а те, кто отвергал традиционные воззрения. Так в Италии создавался психологический климат, необходимый для формирования культуры Возрождения.

Глава III

ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Невозможно кратко и тем более однозначно определить Возрождение, настолько оно сложно и многогранно. Об этой эпохе Ф. Энгельс писал: «Духовная диктатура церкви была сломлена… Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености»{55}.

На протяжении XIV, XV и XVI столетий (Треченто, Кватроченто и Квинквеченто) Возрождение вообще и гуманизм в частности претерпели ряд изменений. Это было связано с экономическими, общественными и политическими переменами, которые происходили на Апеннинском полуострове, а кроме того, определялось закономерностями развития самой культуры.

Термин «Возрождение» был впервые употреблен (правда, в узком значении — применительно к новому искусству) художником и архитектором Джорджо Вазари, который приобрел известность как автор первой истории итальянского искусства этой эпохи (выпущенной в 1550 г.). В книге «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» он рассматривал свою эпоху как время возрождения (rinascita) искусства после тысячелетнего «варварства»{56}. За два столетия до него Джованни Боккаччо в «Декамероне» устами одного из героев говорит, что Джотто «снова вывел на свет искусство, в течение многих столетий погребенное по заблуждению тех, кто писал, желая скорее угодить глазам невежд, чем пониманию разумных»{57}. Впрочем, деятели Возрождения, отчетливо осознавая коренное отличие своего времени от предшествовавшей эпохи, называли его «временем обновления», имея обычно в виду не только изобразительные искусства.

Гуманист Маттео Пальмиери в трактате «О гражданской жизни», с восторгом говоря о том, как с Джотто возродилась живопись, ранее «мертвая и достойная осмеяния», начался подъем скульптуры и архитектуры, до этого «забытых… надолго», продолжает: литература и свободные искусства «более чем на восемьсот лет были забыты в мире до такой степени, что не нашлось никого, кто бы знал их по-настоящему… так что все то, что нашли за это время написанным на бумаге или выбитым на мраморе, можно заслуженно назвать грубым невежеством… Всякий, одаренный умом, пусть благодарит бога за то, что он рожден в такие времена, когда сильнее процветают замечательные интеллектуальные искусства, чем за прошедшее тысячелетие»{58}. «Хвала нашему веку, который является золотым благодаря золотым дарованиям», — восклицает другой гуманист XV в. — Марсилио Фичино{59}.

Фичино был недалек от истины. Новая эпоха означала полное переосмысление всех представлений о человеке и мире, всех этических норм. Традиционному принижению человека гуманисты противопоставили убеждение в том, что он является высшей ценностью. «Бог… сделал человека прекраснейшим, благороднейшим, мудрейшим, сильнейшим и, наконец, могущественнейшим», — пишет в трактате «О достоинстве и превосходстве человека»- Джаноццо Манетти. Он восторгается тем, что человек овладел даром речи, создал письменность, орудия труда, искусства. Разум, заявляли гуманисты, возвышает человека над всеми живыми существами и дает ему возможность познать себя, основные проблемы бытия и вселенной. Человек рожден «для познания… как лошадь для бега, бык для пахоты и собака для выслеживания» (Манетти){60}. Но оно не является единственной целью человеческого существования. Творческий порыв реализуется в созидательной деятельности в любой сфере — практике, науке, искусстве. Человек, по словам Альберти, «явился на свет не затем, чтобы уныло влачить свою жизнь в праздности, а для того, чтобы стремиться к, славным и великим делам; этим он будет угоден богу и почитать его, а для себя [самого] достигнет как совершенной добродетели, так и плодов счастья»{61}.

Окружающая среда рассматривается как поле деятельности человека. Появляется мысль о возможности его активного воздействия на природу (получившая более широкое распространение в XVI в.). «Мир и его красоты, изначально созданные богом и предназначенные для пользования людей… были сделаны [людьми] гораздо более прекрасными и превосходными»{62}, — пишет Манетти. Гуманисты поставили человека в центре вселенной. От теологических проблем деятели Возрождения обращаются к комплексу проблем, связанных с человеком. Это дало основание писателю и ученому Леонардо Бруни назвать в первой половине XV в. новую светскую науку о человеке, его месте в мире и поведении в обществе liumanitas, stu-dia humanitatis (от латинского слова humanus — «человеческий», в противоположность «божественному» — divirius). Таков генезис термина «гуманизм». Впервые, насколько известно современным ученым, слово «гуманист» (по-итальянски humanista, umanista) встречается в пизанском тексте 1490 г. В середине XVI в. этот термин прочно вошел в обиход ученых: так стали называть знатоков и преподавателей философии, риторики, истории, поэзии (впрочем, в то время уже утративших оригинальность и превратившихся в эпигонов).

Нравственной нормой Возрождения было понятие virt* — доблести, добродетели, которой должен обладать человек и которая возвышает его. Она ничем не напоминает добродетель в ее средневековом понимании. Под добродетелью гуманисты подразумевали душевное благородство, высокую одаренность, а также жажду к познанию, неукротимую энергию, стремление к действию, смелость, в то время как теологи проповедовали смирение духа.

Идеал человека — всесторонне развитая личность, которой присущи гармония души и тела, мысли и чувства. Этот идеал основан на признании человеческой природы нравственной. Вопреки церковному учению о греховности всех естественных влечений человека ренессансные деятели заявили о его праве на удовлетворение своих стремлений. Такое представление о природе человека сложилось не сразу. Петрарка, например, признается: «Порою… горько сожалею, зачем я не родился бесчувственным. Я предпочел бы быть неподвижным камнем, нежели игралищем многочисленных влечений моего тела»{63}. Вслед за ним и Колюччо Салютати склонен иногда писать об «испорченной природе Адама», о непрерывной борьбе тела и души. Однако тот же Петрарка в других трудах признает присущую человеку добродетель, а Салютати, говоря о необходимости подчинения чувств разуму, считает, что таким путем чувства и страсти становятся орудиями добродетели{64}. Он полагает, следовательно, что нужно не подавлять естественные чувства и желания в соответствии со средневековыми аскетическими воззрениями, а направлять их на моральные цели.

В 30-х годах XV в. Лоренцо Валла в трактате «О наслаждении» пишет о гармоническом единстве души и