В тылах Ичкерии разведчику спокойнее. В тылах боевики хвастливее и беззаботнее. Федералы, конечно, могут «позвонить»[4]в любое селение, но такое случается не часто, а на войне на подобном не зацикливаются. Нет-нет, в тылах хорошо — хоть в своих, хоть у противника.

— Дальше сами.

— Добро.

Заремба протянул руку казакам, которые вели его группу тайными тропами в нужный квадрат.

Еще одна страничка чеченской войны, мало афишируемая, но от того не исчезнувшая — участие в ней добровольцев-казаков. В первую голову — терских, пятигорских. Два батальона станичников, полулегально поставленные на довольствие армии, умываясь кровью, два года тянули солдатскую лямку на чеченском фронте.

Бились казаки с чеченами люто, друг друга в плен не брали. На них, полулегальных черновых войны, и вывели Зарембу: эти проведут незаметно хоть до самого Дудаева, если он жив. Довели. До отметины на карте, которую оставил ногтем атаман. В действительности это оказалось опушкой дубовой рощи, где им и предстояло расстаться.

— Быть удаче, — все три казака-проводника подняли вверх автоматы.

— Быть, — в ответ отозвалась группа. Сказали хотя и полушепотом, но вместе получилось достаточно громко для спецназа, Однако Заремба на этот раз простил прокол: иногда важнее настрой подчиненных, даже если он не стыкуется с конспирацией.

Казаки развернулись в обратную сторону — немолодые уже, наверняка отцы семейств. А служи они в армии, подбирались бы уже к погонам подполковников. Что их заставило взять в руки оружие? О романтике говорить глупо. Только близость дома и желание остановить войну как можно дальше от него. Да и показать беспокойному соседу, что рядом тоже не олухи. И тот, кто покажет зубы, в ответ получит зуботычину, а не заискивающую улыбочку.

Разведчики провожали взглядами казаков до тех пор, пока те не скрылись за склоном. Не заостряли внимания, но каждый понял, что обрывалась последняя ниточка, связывающая их с мирной жизнью, Родиной.

Правительство хотя и твердило, что Чечня — неотъемлемая часть России и наша Родина, но после всего свершившегося русские не особо-то и желали иметь в кровном родстве такого шумливого и чванливого братца.

Барьер, когда трудно представить уход от России какого-то народа, оказался преодолен, и русские сами начали требовать от правительства: дайте всем «независимым» полную свободу. Наиполнейшую. Но — с обязательным закрытием всех границ, введением таможен, исключением из рублевой зоны. И пусть та же Чечня попробует жить самостоятельно, не имея внешних границ с другим миром. И посмотрим, кто к кому первый приедет с поклоном…

Но то политика, эмоции, а Заремба стоял с группой на грешной земле в грешное время.

— Все! — оборвал, отрезал он и прошлое, и наступившее гиблое настроение.

Сделал это, возможно, слишком грубо, ведь не солдаты из стройбата стояли перед ним. Но в то же время именно потому, что не желторотые юнцы влезли в Чечню, они его и поняли. Жизнь каждого зависла на волоске, а волосок этот всякий способен оборвать. Им ли не знать этого…

— Не станем о грустном, — грустно, но улыбнулась Марина. Оказалось, что худо-бедно, но за неделю в группе научились улавливать и устанавливать общее настроение. Это несколько обрадовало подполковника, и он с уже большим оптимизмом оглядел команду. Взгляд невольно остановился на Марине. На «Таможне» Вениамин Витальевич мягко, но непоколебимо отвел все его попытки исключить девушку из операции.

— Она уже получила аванс, — как последний аргумент он положил пухленькую ладонь на стопочку сберкнижек у края стола. — Здесь же и ваши сорок процентов.

Протянутая подполковнику сберкнижка оказалась заполненной на его имя.

— Возвращаетесь и получаете остальное. Вот «Трудовое соглашение» на выполнение строительных работ в Чеченской Республике и наши обязательства. Вот ваши доверенности друг на друга, если вдруг кто-то… Нужно только поставить образцы подписей, которые нотариус, с вашего позволения, готов заверить. Прямо сейчас.

Все предусмотрел Вениамин Витальевич. Отрезал пути к отступлению и тут же зазывал вернуться — конечно, не с пустыми руками. Но главное, вроде не ловчил и не оставлял на потом договора и обязательства. Знать, документы Одинокого Волка ему или Кремлю очень нужны. Очень.

Но Марина все равно не полетит. Или она, или он.

— Или она, или — я. — Заремба даже не стал смотреть, какая цифра вошла в сорок процентов аванса.

— Вы оба, — все еще мягко продолжал встречать сопротивление командира толстяк, но капельки пота с залысины платочком промакнул.

— Но вы понимаете…

— А вы? — оборвал на этот раз Вениамин Витальевич. — Вы думаете, она от хорошей жизни бежит на войну? Что она имеет на сегодня? Только служебную комнатушку в подмосковных лесах, которой она навек привязана к колонии. Саму колонию. Можно только представить, до какой степени ей все это обрыдло. А ты хочешь, чтобы она до конца дней своих служила в лесу надзирательницей?

— Ну почему же…

— А потому, — продолжал напирать толстяк. — И вот она захотела заработать денег и купить квартиру в Москве. И у нее, как понимаешь, только два пути — на панель или на войну. Ты желаешь видеть ее в борделе? Поймите, подполковник, эта командировка даст ей сразу столько денег, что она сможет решить половину своих проблем. И начать новую жизнь. И не надо отбирать у нее этот шанс. Лично я не хочу.

Заремба сник. В отличие от него, занимавшегося боевой подготовкой группы, Вениамин Витальевич залез в проблемы Марины и теперь крыл любой козырь.

— А это вам на дорогу и всякие непредвиденные расходы, — Вениамин Витальевич протянул подполковнику перетянутые резиночкой стопки долларов и рублей. — Можете тратить по своему усмотрению. Масксеть «Крона», маски-чулки, — словом, все, что заказывали, здесь, — он указал на стоявший у входа рюкзак.

— Хорошо, — принял деньги Заремба.

— Ваши документы прикрытия, — толстяк подал спецназовцу удостоверение.

Майор милиции. В командировке — задание на поиск тел погибших сотрудников МВД.

— Похоронная команда? — усмехнулся Заремба.

Вениамин Витальевич развел руками:

— Гуманность всегда открывала самые прочные двери и растапливала сердца. Это — на всякий случай для своих, чтобы меньше задавали вопросов.

Было заметно, что он рад смене разговора. Еще бы — от него и требовалось исключить любой шум вокруг группы. И никаких отсекающихся и остающихся — мало ли что начнут болтать. Все, кого первоначально отобрали, — полетели, и кому повезло — прилетят. Получили деньги — разошлись.

Зато Заремба ясно представил, как плотно, намертво они схвачены потными пухлыми ручонками Вениамина Витальевича. Думал, на «гражданке» все проще, чем в армии. Теперь знает: да, в войсках все намного грубее, но зато не так потно и липко. Душно на воле-то, оказывается!