— «Господи, за что такая несправедливость?!» — возопил святоша.

— И услышал Голос: «Не по вере сужу, а по делам».

— Неважно, — продолжил Шут, — сколько раз ты зашёл в церковь, сколько поклонов положил, сколько свечек поставил, важно — сколько добрых и злых дел ты сделал за свою жизнь? Только это упадёт на весы.

— Что ты брешешь, — возмутился Лонгрин. — Не мог священник такого сказать. Церковь говорит, что язычники не попадут в рай.

— Церковь говорит, — согласился Шут. — А у Бога может быть собственное мнение.

Лонгрин покачал головой.

— Ох, приятель, рано или поздно доведёт тебя твой язык до беды.

— Если у меня есть выбор, — не смутился Шут, — рано или поздно, я выбираю — поздно.

Артур устал от шума и духоты. Он тихонько встал и вышел, решив прогуляться до дома по улице. Миновав шумную торговую площадь, он свернул на улочку, ведущую к их неказистому жилищу и далее к реке. Прохладный ветерок быстро освежил его голову и поднял настроение. Он шёл не торопясь, внимательно наблюдая текущую мимо него жизнь. Крестьяне везли сено на скрипучей телеге. Мальчишки гоняли скрученное из ивовых веток колесо. Молочница несла на коромысле вёдра с парным молоком. Корова, привязанная к забору, общипывала траву возле дома и неторопливо жевала её, отмахиваясь хвостом от мух.

— Как же это понять? — думал Артур. — Ведь для меня эти люди уже тысячу лет мертвы. И вот они снова живы. Как же это понять? Значит, смерти нет? «Все мы будем жить вечно, какими бы мёртвыми мы иногда ни казались». Идея небытия — ложная. Она возникает из-за того, что невидимое называется несуществующим. Пустота как следствие слепоты. Ничто не исчезает, никто не исчезает. Всё остаётся на своих местах. Прошлое скрывается от нас за поворотом, за холмом, остаётся за нашей спиной, но никуда не исчезает.

Шут вернулся, когда уже начало темнеть. Он принёс с собой копчёную рыбу и ломоть хлеба.

— Поешь, а то ты наверно голодный, — сказал он Артуру, поставив еду на стол.

— Разругался я с Петром, — рассказывал он, пока Артур ужинал. — И сам удивляюсь — чего я на него взъелся? Это я на Мартину разозлился — дала она мне сегодня от ворот поворот — вот и попало Петру за сестрёнку… А с другой стороны, не понимаю его — здоровенный парень, сидит сиднем в корчме, вино лакает, скоро пузо треснет… Ещё одна ошибка природы. Разве это человек? Это только попытка человека.

— У него старший брат был, — продолжил рассказ Шут. — Вот тот был дельный малый. Мы с ним победокурили изрядно в молодости. Но у него жена померла при родах, и дитё недолго прожило. Вот тогда он и сломался. Задумался человек о смерти, крепко задумался, а потом руки на себя наложил.

— Я ж с ним по душам разговаривал, — вспоминал Шут, — говорил ему — выбрось это из головы! Нет, загрустил человек, озаботился тайной смерти… Меня она тоже интересует, но я не столь нетерпелив, я подожду ответа. В конце концов, смерть — это всего лишь плата за жизнь. За всё надо платить. За жизнь платят смертью, за счастье платят болью. Ничего в этом мире не даётся даром. Но пока с тебя платы не требуют, зачем торопиться?

После ужина Артур достал из мешка Библию. Увидев, что Шут заинтересовался, протянул книгу ему. Шут осторожно взял её в руки и стал разглядывать и листать. Он цокал языком от восхищения и качал головой.

— Какая чудная книга! Какой тонкий папирус, и какой белоснежный! Много монастырских книг я держал в руках, но такой не видывал. Сейчас-то книги все на пергаменте — толстые и тяжёлые. А эту одной рукой можно держать. Только буквы какие-то мелкие, все глаза испортишь с такими буквами.

Он ещё раз посмотрел на обложку.

— Понятно, что это Библия… Крест константинопольский, хотя буквы не греческие. Загадка! На каком это языке написано?

— На русском.

Шут задумался, нахмурившись.

— Это где такие живут? Что-то я не слышал.

— Там… В Киевской Руси, — сказал Артур и махнул рукой куда-то вбок.

— Нет, не слышал, — покачал головой Шут и протянул книгу Артуру.

— Ну как это, не слышали, — с обидой сказал Артур. — Это нашему князю Владимиру константинопольский император свою сестру в жёны отдал.

— Вашему князю? — не понял Шут.

— Ну… королю нашему.

— А-а! — припомнил Шут. — Что-то мне Виконт такое рассказывал. Это где-то в Скифии. Так ты, стало быть, скиф? Надо же! Я их как-то иначе себе представлял. Хотя… Вот Анахарсис скиф — прославился мудростью, дружил с Солоном.

Артур уселся у окна с Библией в руках. В прорезь ставня дул прохладный ветер, смешанный с каким-то странным шумом, и струился лунный свет — серебристо-кровавый. Нахмурившись, Шут стал выговаривать Артуру:

— Не порть глаза. Как ты можешь читать такие мелкие буковки в темноте?

— Ничего, я вижу. Луна яркая, да ещё какой-то красный фонарь горит.

— Какой красный фонарь? Что за бред!

Шут распахнул ставень и выглянул в окно.

— Матерь Божья! Да ведь это мы горим!.. Хватай вещи, бежим на улицу!

Впопыхах схватив свои вещи, выбежали на улицу и побежали в сторону разгоравшегося под сильным ветром огня. Полыхало уже с десяток домов. По дороге метались люди. Воздух резали людские крики и ржание лошадей. Со стороны ярмарочной площади доносился звон колокола. Яркие языки пламени освещали дорогу, дома и лица людей. Безумная женщина хватала пробегающих за руки.

— Дочка! Моя дочка осталась в доме. Помогите, люди добрые!

Шут бросил наплечный мешок, выхватил у бегущего мимо ведро с водой. Одним движением вылил воду себе на голову. Отшвырнул ведро и бросился в горящий дом. Артур замер, уставившись туда, где огонь уже грозил обрушить кровлю. Прошло всего несколько секунд, показавшихся вечностью, и Шут выскочил из пламени, прижимая к груди девчонку. Отдав её бросившейся к нему женщине, он отвернулся и надрывно закашлялся.

— Заглянул в гости в пекло… — попытался пошутить. — Мне там не понравилось… Слишком жарко и дымно.

Отдышавшись и откашлявшись, он подошёл к женщине с девочкой. Она прижимала к себе девочку, покрывая голову её поцелуями. Артур узнал Марию, с которой он разговаривал утром. Шут погладил девчонку по голове. Женщина бросилась целовать ему руки, но он отдёрнул их.

— Спасибо добрый человек! Молиться буду за вас всю жизнь. Имя своё скажите.

— Не надо, не надо за меня молиться. Молись за всех нас, грешных.

Шут повернулся к Артуру и указал рукой.

— Смотри! Огонь перекинулся