Его седые волосы были заплетены в жиденькую косичку. В руках он держал миску, в которой копошились волосатые многоногие насекомые.

Эйлин застыла. Старик тоже замер, вглядываясь в полупрозрачную фигуру, стоящую у калитки.

— Я ждал, что ты появишься, — произнёс он. — Я надеялся…

— Я появилась, Сяо Лю. У меня есть вопросы. Много вопросов.

— Всё, что мне известно, я расскажу тебе. Только скажи вначале — как там Дисси? Я давно о ней ничего не слышал.

Она кивнула, пересекая дворик.

— С ней всё хорошо. Правда, ей приходится прятаться, как Нелли и Мелису. Но они вместе, убежище их безопасно, Дисси в полном здравии. Я видела её совсем недавно.

Старик вздохнул с облегчением.

— Хорошо. Спасибо тебе. Как я должен называть тебя теперь?

— Эйлин, как и прежде.

— Тебе удалось вспомнить хоть что-нибудь?

— Да, — Эйлин криво усмехнулась. — Поэтому я — именно Эйлин.

Они вошли в дом.

— Ты не возражаешь, если я покормлю детёнышей флайлизов?

— Я могу помочь, — и Эйлин взяла миску с копошащимися пауками из рук старика. Правда, через мгновение она вернула её хозяину, так как вместе с воспоминаниями к ней вернулась былая нелюбовь ко всему, что шевелит жирными ножками.

Детёнышей осталось не так уж много. Большая часть их уже подросла и служила Посвящённым в горах и Загорье. Сяо Лю бросал бескрылым флайлизам их пищу и расспрашивал Эйлин о том, что с ней происходило. Она кратко отвечала на его вопросы, думая о чём-то своем.

— Скажи, как получилось, что Штейнмейстер стал таким, как сейчас? Кто он на самом деле? Почему тогда Мелис не стал адептом Братства? Дед воспитал Мелиса, своего внука, в традициях Посвящённых — что же произошло с его сыном?

Сяо Лю помолчал, собираясь с мыслями:

— Я знал, что придётся рассказать эту историю. Идём в дом, и за чашкой чая я расскажу всё, что знаю сам.

Когда они уже устроились в плетёных ротанговых креслах, Сяо Лю начал свой рассказ:

— Дедушку Мелиса звали Алиас. Мы дружили с ним со времён нашей юности. На Сариссе царила тишина и спокойствие, как нам тогда казалось. Мы оба были из семей Посвящённых, и, как водится, каждый сызмальства знал о своем предназначении. Я, как и многие поколения моей семьи до меня, должен был стать Хранителем Памяти. Старинные книги, песни, обычаи, даже сказки и легенды — всё я должен был знать, запомнить и, если возможно, собрать новые сведения, чтобы донести до следующих поколений.

Алиас тоже был из Хранителей, но с детства мечтал о великих подвигах и славе. Он даже брал уроки фехтования, чтобы, когда он найдёт Огнистый Меч, суметь держать его в руках…

— Так Алиас мечтал найти Огнистый меч? Ведь он даётся в руки только достойному. То есть, в принципе, любому храброму и честному человеку.

— Именно так думал Алиас. Но Меч пропал давным-давно, и я изучал хроники последних сражений между Посвящёнными и Братством Штейн, чтобы получить хоть крошечную зацепку, где может находиться легендарное оружие. Алиас живо интересовался моими изысканиями, а сам предпочитал книгам походы и странствия по Сариссе. Надо признать, он всегда рассказывал мне, что видел или слышал в своих путешествиях.

Его рассказы были чудесными, изумительными! Именно благодаря Алиасу мы смогли составить карты многих, ранее не известных нам, мест. К примеру, это он наткнулся на вход в Тайные Тоннели. Правда, проникнуть внутрь Алиас так и не смог, но, может, это и к лучшему.

Я сидел за книгами, изучая историю и философию, а Алиас рассказывал нашей подруге, Алиде, о своих странствиях, и я видел, как блестели её глаза. Никто не удивился, что Алида вскоре вышла замуж за Алиаса. Правда, она больше времени проводила одна, чем со своим мужем. Похоже, что приключения он любил больше, чем свою жену.

В голосе старика прозвучала горечь, и Эйлин поняла, что был на Сариссе человек, который любил Алиду больше, чем книги и путешествия. Сяо Лю взглянул в лицо Эйлин:

— Да, ты догадалась правильно. Я тоже с детских лет был влюблён в Алиду, но решил не стоять на её пути. И мне больно было видеть, как Алида сидит одна в доме на краю их родной деревни, как односельчане смеются над ней, потому что у неё такой никудышный муж. Она защищала Алиаса перед всеми, и её тоже стали считать сумасшедшей. С ними предпочитали не общаться, а рассказы о Древе Мироздания, Равновесии Сил стали для людей лишь пустым звуком. Все забыли о власти Братства…

Я навещал Алиду, но Алиасу это не нравилось, и, в конце концов, Алида попросила меня не приезжать больше. Сын, который родился у них вскоре, стал для неё большим утешением в её одинокой жизни. Наверное, она не могла не почувствовать в конце концов неприязни к Алиасу за то, что тот так беспечно покидает её.

С этого момента Эйлин навострила уши — речь шла, похоже, о детстве Штейнмейстера, о котором никому ничего, как она думала, не было известно.

— Маленький Морти рос, видя своего отца лишь изредка. Над ним насмехались сверстники, и он становился рядом с ними затравленным зверьком. Не помогали рассказы Алиды о том, что Морти особенный, что у него есть своё предназначение. «Да, я особенный, — заявил однажды Морти. — И когда я вырасту, они все будут бояться меня, вот увидишь». Алиду тревожило это, и она часто писала мне о своих тревогах, скрывая эти письма от Алиаса.

Алиас тоже изменился, его детское тщеславие разрослось. Он уже занимался не поиском и сбором информации. Он искал Меч. Ему хотелось славы, почестей. Зная, что Равновесие Сил нарушено, он упорно искал хризолитовые семена, мечтал стать Менгиром.

Время от времени возвращаясь в родную деревню, он рассказывал о своих странствиях, а все по-прежнему смеялись над ним. Алида пыталась увещевать его, чтобы он хоть немного остепенился, потому что маленькому Морти был нужен отец, но Алиас только отмахивался от неё.

— Думаю, родители могли ошибиться в моём предназначении, — говорил Алиас жене, появившись из очередной поездки, оборванный, усталый и голодный. — Я чувствую в себе силы стать Менгиром Вечного Древа. Вот только найти хотя бы намёк на то, где остался Огнистый Меч!

— Я тоже хочу стать Менгиром! — сказал Морти, жадно глядя на отца.

— Да где тебе! — отмахнулся от него Алиас.

— Алиас, это же твой сын! — вмешалась Алида. — Будь благоразумен…

Алиас не видел, как загорелись злобой глаза его сына. Он не видел, а может, не хотел видеть того, что дом его покосился, в одном из окон