Истинный сын нашей кафедры, Даниэль считал Университет Нотр-Дам своим вторым домом и много лет надеялся вернуться туда. Однако, когда мы переехали в Бостон, перед ним открылся целый мир. Одно лето он работал в MIT, другое — в Гарварде. Затем он влюбился в Стэнфорд, куда мы заглянули во время визита на Западное побережье. Поскольку у него были прекрасные показатели — баллы GPA подтверждали его хорошие академические способности, мы полагали, что он может поступить в любой из этих университетов.

Только просмотрев материалы, которые он подготовил для подачи заявок, я понял, что требуется от абитуриентов. Эссе об уникальном жизненном опыте. Рекомендации от учителей. Собеседования с руководством факультетов. Участие во всевозможных внеклассных занятиях. Великолепные результаты в одной специализированной области. А еще прекрасные оценки и высокие баллы в тесте SAT, хотя эти количественные показатели играли лишь второстепенную роль, о чем абитуриентам напоминали неоднократно. У меня екнуло сердце. Хотя я два десятка лет преподавал в нескольких ведущих американских университетах, я понятия не имел, как студенты попадают ко мне в аудиторию. Почему столь важный процесс поступления в университет был столь непрозрачен, субъективен и — в конечном счете — непредсказуем?

Впервые в жизни я задался вопросом, что нужно нашим детям, чтобы преуспеть в мире, где нет четких критериев результативности труда. Чтобы ответить на этот вопрос, нам сначала нужно обсудить ту сферу, где результативность труда поддается оценке, — спорт. И начнем мы с «Женщины с татуировкой Изинга».

* * *

Когда Бурджу Ючесой прислала резюме в мою лабораторию, «Девушка с татуировкой дракона» была на пике популярности. Куда бы я ни пошел, я замечал у людей татуировки, но рисунок на левой руке Бурджу меня поистине поразил. Черной краской там была наколота гамильтониан Изинга — формула, которая лежала в основе ее кандидатской диссертации. Бурджу несколько лет посвятила исследованиям в сложной области физики, которую она сама с любовью называла «причудливой, капризной и обескураживающей», и теперь хотела заняться чем-нибудь другим. Более того, она прекрасно умела выражать свои мысли, а ее способности в науке не могли не восхищать. И все же я все поглядывал на ее татуировку, думая: «Ну и чудачка!» Татуировка мне ужасно понравилась, а Бурджу получила работу.

Через несколько месяцев после собеседования она наконец присоединилась к команде моей лаборатории, где мы уже изучали успех в науке[12]. Тем не менее, прежде чем заняться этим вопросом как следует, мы столкнулись с серьезной проблемой: было сложно найти данные, способные помочь нам измерить результативность работы, которая казалась нам главным условием успеха.

Затем мой сосед из Будапешта, бывший профессиональный теннисист Тамаш Хамори, рассказал мне об огромном количестве данных, накопленных Ассоциацией теннисистов-профессионалов[13]. Он пояснил, что ассоциация тщательно отслеживает результативность, фиксируя все матчи профессионалов и начисляя теннисистам очки в зависимости от того, насколько хорошо они выступают. Например, победитель турнира Большого шлема получает 2000 очков, а теннисист, выбывший во втором этапе турнира, — от силы десять. На основе этих очков составляется рейтинг теннисистов, который обновляется раз в неделю. Как и количество самолетов, сбитых асами Первой мировой войны, эти очки позволили нам с высокой точностью сравнивать теннисистов друг с другом. Именно это нам и было нужно — найти область, в которой результативность однозначно измерима. Перед Бурджу стояла четкая задача: на примере тенниса выявить взаимосвязь результативности и успеха.

Само собой, Бурджу не думала о теннисе, когда прислала нам свое резюме. Бурджу вообще почти никогда не думала о спорте. Она играла в теннис лишь однажды, еще школьницей, в летнем лагере в Стамбуле. В местной газете даже опубликовали ее фотографию, где она стояла в очках и казалась совсем маленькой в сравнении с огромной ракеткой.

«Я играла так плохо, что мне казалось, будто у меня дыра в ракетке», — со смехом сказала она мне, вспоминая, как отчаянно перекидывала мячи через сетку, пока ее кроссовки, а затем и лицо не покраснели от пыли грунтового корта. Статья о теннисном лагере давно лежала в коробке дома у матери Бурджу под множеством научных наград, сертификатов и грамот.

Решив подойти к теннису с другой стороны, чтобы применить свои навыки, Бурджу с энтузиазмом принялась за работу. Но вскоре возникли первые сложности: хотя инструмент для оценки результативности теннисиста был почти идеален, еще не было показателя для количественной оценки «успеха». Как мы постановили, успех определяется не тем, какие вы показываете результаты, а тем, как мы их воспринимаем. Таким образом, если победа в теннисе — это явный результат, то успехом должно называться что-то иное — например, признание и доход.

Не секрет, что лучшие спортсмены получают немалые деньги за великолепные результаты на корте, но большая часть доходов элитных атлетов приходит из других источников. Например, блистательный теннисист Роджер Федерер[14] заработал за год сумасшедшие 58 миллионов долларов только по рекламным контрактам с разными брендами. Рекламодатели хотят получить доступ к его огромной фанатской базе. Его исключительные доходы не связаны с результатами его повседневного труда — они объясняются совокупной известностью, создаваемой его победами и поражениями[15].